Они выпрыгнули. Дюжина, два десятка, сотня призраков, рождённых тем змеиным гнездом, которое Одноглазый называет мозги. Они замелькали впереди — ошеломляющие, зубастые, извивающиеся чёрные твари, бросающиеся на людей. Ужас охватил народ. Через несколько минут на улицах уже не было никого, кроме привидений.
Я был в Весле впервые. Я рассматривал город так, как будто только что приехал из глухой деревни.
— Смотрите, — сказал Элмо, когда мы завернули на улицу, где обычно останавливался морковный патруль, — вот и старый Кукурузник.
Я знал это имя, хотя никогда раньше и не видел его обладателя. У Кукурузника была конюшня, где всегда останавливался патруль.
Старик, сидевший возле водосточной канавы, поднялся.
— Уже слышал, что вы здесь, — сказал он. — Я сделал всё, что мог, Элмо. Но я не смог достать им доктора.
— Мы привели своего собственного.
Кукурузник был стар, и ему приходилось сильно стараться, чтобы удержать темп. Элмо не придерживал лошадь.
Я понюхал воздух. В нём чувствовался запах дыма. Кукурузник двинулся вперёд, огибая очередной угол. Привидения мелькали вокруг его ног, как прибой, омывающий лежащий на пляже валун. Мы последовали за ним и обнаружили источник запаха.
Кто-то поджёг конюшню Кукурузника и поджарил наших ребят, пока они выбирались. Бандиты. Клубы дыма всё ещё поднимались в небо. Улица перед конюшней была заполнена зеваками. Наименее пострадавшие оцепили конюшню, перекрыв движение по улице.
В нашу сторону хромал Леденец, который командовал патрулём.
— С чего начать? — спросил я.
Он показал пальцем.
— Вон с теми хуже всего. Лучше начни с Ворона, если он ещё жив.
Сердце у меня ёкнуло. Ворон? Он казался таким неуязвимым.
Одноглазый разогнал своих самодельных призраков. Сейчас на нас не напал бы ни один повстанец. Я пошёл за Леденцом туда, где лежал Ворон. Он был без сознания. Лицо — белое, как бумага.
— С ним хуже всего?
— Пожалуй, только он может не выкарабкаться.
— Ты всё правильно сделал. Наложил повязки, как я тебя учил, да? — я посмотрел на Леденца. — Тебе бы и самому неплохо прилечь.
Повернулся к Ворону. У него было почти тридцать порезов. Некоторые из них — довольно глубокие. Я достал иглу.
Элмо бегло осмотрел всю картину пожара и подошёл к нам.
— Плох? — спросил он.
— Точно не скажу. Он весь в дырках. Потерял много крови. Лучше заставь Одноглазого сварить какую-нибудь похлёбку. Он умеет делать такое подобие куриного супа из цыплёнка и разных трав, который возвращает надежду даже мёртвым. Он — мой единственный помощник.
— Как это произошло, Леденец? — спросил Элмо.
— Они подожгли конюшню и напали на нас, как только мы выбежали.
— Это я вижу.
— Грязные убийцы, — проворчал Кукурузник.
Хотя у меня было такое чувство, что своей конюшни ему было жалко больше, чем патруля.
Элмо сделал такое лицо, как будто жевал недозрелую хурму.
— И ни одного убитого? Хуже всего с Вороном? В это трудно поверить.
— Один убитый, — поправился Леденец. — Старик. Дружок Ворона, из той деревни.
— Щелчок, — пробормотал Элмо.
Щелчок не должен был покидать крепость. Капитан ему не доверял. Но Элмо не стал заострять внимание на этом нарушении порядка.
— Кое-кто сильно пожалеет о том, что затеял всё это, — сказал он.
В его голосе не было совершенно никакого волнения или эмоций. Таким же тоном он бы говорил о цене на картошку.
Я представил, как к этой новости отнесётся Шалун. Щелчок ему ужасно нравился. Для Душечки это, должно быть, будет трагедией. Щелчок ведь был её дедом.
— Они охотились только за Вороном, — сказал Кукурузник, — поэтому он так и пострадал.
— А Щелчок попался им под руку, — сказал Леденец. — Все остальные — только потому, что мы не отступили, — он показал на раненых.
Элмо задал вопрос, который сильно меня озадачил.
— Почему это повстанцы так упорно пытались достать Ворона?
Толстопузый околачивался вокруг и ждал, пока я смогу обработать ему рану на левой руке.
— Это были не повстанцы, Элмо, — сказал он. — Это был тот проклятый офицер. Оттуда, где мы подобрали Щелчка и Душечку.
Я выругался.
— Давай, работай иглой, Каркун! — сказал Элмо. — Ты уверен, Толстопузый?
— Конечно, я уверен. Спроси Весёлого. Он его тоже видел. Остальные были просто уличные бандиты. Мы хорошо посекли их, когда собрались с силами, — он махнул рукой в сторону конюшни.
Возле того, что от неё осталось, лежала дюжина тел, сложенных в штабель. Щелчок был единственным, кого я узнал. На остальных была поношенная одежда местных жителей.