— А я еще и н-не н-наб…
— На вот, чтобы челюсти не гуляли, — толстяк протянул ему кусок копченого мяса на лепешке. — Но для пива ты слишком юн, не взыщи.
— Да ладно вам, что напустилась на человека! Как тебя зовут? — захлопотала Аврил.
— Щуп.
— Говорящее имя… Расскажи нам о городе, дружище Щуп, — попросил Хвет, вальяжно облокотившись о стол.
— А фто? Гофод как гофод. Фто надо-то?
— Ну, что говорят? Что слышно?
Щуп с азартом проглотил мясо и прекратил зубную чечетку. К чести мелкого проходимца, он тут же протянул нетронутый кусок лепешки в сторону Хряка — своего кулинарного покровителя:
— Мясо же к лепешке шло? Нет?
— Ты прожорлив, как сто монахов, пострел! — покачал головой Хряк (для его комплекции почти подвиг), наделив Щупа добавкой окорока.
— Шпашибо.
— Отменный нахал, — похвалил Гумбольдт.
— Но ты задолжал нам рассказ. Даже не думай теперь отделаться парой заскорузлых слухов о сбежавшей мельниковой дочке: за две порции свинины мы заслуживаем лучшего отношения, — увещевал его Хвет, сам как мальчишка радуясь теплу и пище в этакое ненастье.
Снаружи раздалось очередное «иаа-аа!» недовольной миром ослицы. Животина использовала две доступные буквы из своего арсенала с большим талантом. Ее последнее заявление, несомненно, означало: «Что б вас плесень пожрала изнутри, двуногие скоты!» Щуп погрозил кулаком в окно:
— Чертова тварь! Чудь не замерз из-за нее! Вышли на рассвете еще, чтоб успеть к завтраку…
— О-о-о… — подбодрил Хряк, демонстративно не замечая протянутого куска лепешки.
Парень философски вздохнул, шмыгнул носом и спрятал его в карман.
— Может, на лепешку приманю гадину. Все ж домой-то нам попасть надо. Мать волнуется…
— Ты не уходи от темы.
Щуп пошарил взглядом по потолку.
— Ну… Из самого такого… На прошлой неделе гончара зарубили гномы.
— Ну?! Почем ясно, что это гномы? Заливаешь, брательник.
Известие насчет гномов сразу приковало внимание: для странствующих артистов штука не из приятных. О гномах рассказывали всякое, что, мол, в старые времена — и так далее… Многое, кстати, было правдой.
— Точняк! Мне что заливать? Они, говорят, еще промеж собой подрались. Там и тролль был. Всех дохлыми у леса нашли. И гончара тоже. Он глину копал у ручья — все перерыл, как крот, могу показать. А тут раз — пропал гончар. День нету, два нету. Пришли туда — везде кишки и руки-ноги! Я сам от мэрской дочери слышал, от Рыжей Стрыльды. Она-то уж всяко знает. Отец ей троллью голову показал! Прикинь?
Гумбольдт почесал небритый подбородок — будто ежом водили по сапогу.
— Какой заботливый папаша. Радует дочку при любой возможности.
— Да вы бы их видели — жабья семейка! — тут парень осекся, посмотрев на хозяина за стойкой, и продолжил гораздо тише. — В смысле, ее саму от тролля не отличишь. Дерется, если что, как пьяный мясник.
— Это бывает с девочками. А вот чтобы гномы с троллями вместе резали гончаров?.. Хрень какая-то.
— Не хрень. Не первый раз уже. У нас тут и булочника того, — Щуп жестом показал, что именно произошло с булочником, для достоверности вывалив язык. — Там куча следов была. Точно, гномы с троллями. Отец говорит, раньше такого не было. За стену запретил выходить. А тут что? Скука! Да эта вот замшелая стерва, — кивнул он на окно, имея в виду свою упрямую подопечную.
Ослица, словно ждала этого, немедленно заорала, проклиная проехавшую мимо повозку.
— Ладно, парень. Порадовал ты нас. В расчете.
— Идти, что ль?
— А то!
— Так ослица ж… — слабо засопротивлялся Щуп, не желая выходить наружу.
— Твоя животина, договаривайся с ней сам. И бить не смей!
— Указывал тут один… — ворчливо огрызнулся Щуп. — А представление-то когда?
— После заячьей свадьбы на другой день.
— Поня-я-ятно. Ну и ладно. Уроды, — добавил он совсем тихо.
За окном ослица разразилась ревом, приветствуя юного хозяина. Сцена счастливой встречи мучительно затянулась, потому что четвероногая тварь отказалась отходить от крыльца таверны. Страсть прям-таки у ослицы была постоять у какого-нибудь крыльца.
— Сил нет уже это слушать! Кир, тебя животины любят, я заметил, — обратился к нему Хвет. — Может, пособишь страдальцу?
Когда Кир, с честью выполнив задание по доставке дров, ослицы и отрока и заслужив тем самым звания «офигенский жох» от Щупа, вернулся в таверну, то обнаружил всех примерно в тех же позах и при тех же разговорах, только пустой посуды значительно прибавилось.