Над травой выросла лысая, как булыжник, голова с большим родимым пятном, насаженная на сутулые костистые плечи. Мужчина привычным движением устранил изъян бесформенным париком, оставаясь сидеть в лопухах, как гигантский первобытный кузнечик.
— На хрена тебе парик, Гумбольдт? Сов пугать? И, как я уже много раз говорил, у тебя слишком длинное имя — даже для такой дылды. И слишком короткий отросток. Позорно короткий и уродливый, — толстяк перевернулся на спину и теперь лежал пузырем поперек дороги, имея с ней общий цвет.
— Хряк, он и есть хряк, — философично заметил обладатель парика, стянув его с головы и спрятав за пазуху, словно несчастливую летучую мышь. — Лишь в грязи ты обретаешь счастье и рассудок, мой сальный мудаковатый друг.
— Ну, вы, мудаковатые друзья, пошли! — раздраженно зашипел Хвет, дергая Гумбольдта за шиворот ветхой куртки. Воротник остался в его руке. — Хряк, Аврил, быстрее!
— Э… дай сюда, — вслед за париком за пазухой скрылась оторванная деталь туалета. — Это крайне ценный мех.
— Хоть немного шерсти на голой жабе, — не преминул ужалить толстяк, ворочаясь на дороге.
Лысый хрустнул членами, собираясь внизу и раскладываясь вверх, как стремянка. Хряк, придерживая широкие клоунские штаны, снова перекатился на живот и не без труда принял вертикальное положение, не слишком выиграв в высоте.
— Ну и задница у тебя, милый друг, — попотчевал его Гумбольдт, помогая держаться на ногах.
Четверка беглецов, попеременно оглядываясь, засеменила сквозь голые поля под луной — подругой всех воров и бродяг. В ту ночь она весьма подружилась еще и с горсткой странствующих комедиантов, коих и днем не всякий отличит от вторых и первых.
Миновав поле и сделав петлю вдоль мелкой речки, они свалились под кроной дремучей ивы, ветви которой мели по самой траве, надежно скрывая от любых взглядов. Где-то рядом завозились и смолкли разбуженные пришельцами утки.
Хвет еще долго прислушивался к ночным звукам, силясь угадать в них походку полоумных крестьян, бросившихся на них прямо посреди выступления. Кто бы знал, что эти идиоты поклоняются своему бородатому богу с его «семьюдесятью семью основами», среди которых строгий запрет на лицедейство[1]! Ходила лиса к охотнику кур просить… А весь скарб, что пришлось бросить?! Одних шляп и масок на два золотых! Запасная упряжь. Одежда… Убогая деревенщина! Козлы подкоряжные! Эх! Сегодня ушли, а что дальше, скажите вы мне? Завтра — очередная тихая деревушка с милыми пастушками, любителями живьем содрать шкуру под святым деревом?
Юноша скрипел зубами от бессильной злости. Если б не навалившаяся усталость, нашлось бы место и размышлениям о жизни, о бродяжьей с детства судьбе — и вообще… Там бы и пожалеть себя. В досаде опрокинуть стакан крепленого… Но и он в конце концов сомкнул веки, скатившись в тревожный сон, в котором над горящим лесом летали свиньи в белых плащах, высматривая, кому наделать на голову.
Ива над беглецами мерно шевелила ветвями, предсказывая судьбу. Но ее никто не слушал, а потому судьбы наперед не узнал, довольствуясь недостоверными сновидениями.
Глава 3. КУСТЫ БЕЗ РОЯЛЯ
Над бескрайним морем встает оранжевое солнце. Встает оно, конечно, и над каньоном, равнинами и даже над барсучьей норой в лесу. Солнцу вообще все равно, над чем вставать. Оттого не минует оно страну между ледниками и теплым морем, напоминающую сверху простертый огромный четырехлистник, разделенный реками и низинами.
Вы смотрите на величественную Кварту.
Ее Северный кантон упирается в скалистую покрытую льдами местность. Южный омывает Круглое море. Восточные границы соседствуют с племенами, названия которых не выговорить без изнурительных тренировок. Их стойбища и огромные стада мохноногих яков легко заметить на голых равнинах среди озер. Но присмотритесь хорошенько к дымке над Западным кантоном, и увидите бесформенное родимое пятно — это Сыр-на-Вене, столица Кварты и ее самый большой город. Кто-то не без издевки добавит: самый шумный, загаженный и опасный. Но мы чужды пораженческим настроениям, поэтому, согласившись с перечисленным, добавим: самый богатый, пестрый, жадный до новостей и развлечений.
История, к рассказу которой мы приступили и в развитие коей вы теперь невольно вовлечены, началась ранней осенью неважно какого года в Северном кантоне, где на рассвете одну из многочисленных жидких рощиц среди полей огласил осипший в простуде голос:
— Поднимай задницу, Хвет!
Спящий открыл глаза. Что-то воздушное и цветное, парившее во сне, разбилось на куски о комковатую фигуру Хряка, толкавшего его ногой в бок.
1
На самом деле их даже два: «основы» 11 и 37. Разница состоит лишь в выборе времени для наказания: согласно одиннадцатой, казнить лицедея надлежит утром, тридцать седьмой — в полночь. Прагматичные крестьяне на этом основании просто растягивают процедуру на сутки, разумно полагая, что какое-то из времен непременно придется кстати.