— Лорд Ньюбери, — произнесла она, стараясь говорить строго. — Отпустите меня. Немедленно!
Но он лишь улыбнулся и попытался снова ее поцеловать. От него пахло рыбой, и руки у него были вялые и холодные… Она не могла этого вынести. Нет, не об этом она мечтала. Она не жаждала романтики или настоящей любви… Ну, Господи Боже, не знала она, чего ждала. Только не подобного отношения к себе. Не этого ужасного мужчины, притиснувшего ее к стене в чужом доме.
Не такой должна оказаться ее жизнь. Не может она быть такой!..
Она не знала, откуда взялась у нее сила, — он ведь весил, наверное, не меньше, чем хороший боров, — но ей удалось втиснуть обе руки между ними и резко его оттолкнуть.
Он качнулся назад, ударился о какой-то столик, выругался, едва не потеряв равновесие совсем. У Аннабел едва хватило времени, чтобы подхватить юбки выше щиколоток и убежать. Она не знала, гонится за ней лорд Ньюбери или нет. Не задерживаясь, не оглядываясь, она добежала до открытых французских окон и выскочила в боковой сад.
Оказавшись снаружи, она прислонилась к каменной стене и замерла, пытаясь перевести дыхание. Сердце билось отчаянно, а тело покрылось легкой испариной, от которой она задрожала на холодном ветерке.
Она чувствовала себя запачканной. Не внешне, разумеется. Лорд Ньюбери не смог заставить ее усомниться в своих моральных принципах и убеждениях. Но вот кожу ее словно жгло от мерзости его прикосновений…
Ей хотелось немедленно выкупаться. Скинуть всю одежду, взять большой кусок мыла и тщательно смыть с себя всякое воспоминание о происшедшем. Даже теперь ее грудь, ту, которую он хватал, неприятно теснило. Это была не боль, а, скорее, сознание чего-то неправильного, постыдного. Все ее тело было охвачено этим ощущением. Ничего не болело. Только вот это саднящее чувство попытки надругательства над своей чистотой.
Она видела вдали свет факелов, освещавших сад позади дома, но здесь царил густой полумрак. Эта часть поместья явно не предназначалась для прогулок гостей. Очевидно, ей не стоило здесь находиться, но она не могла заставить себя вернуться в дом. По крайней мере следовало перевести дух.
На противоположной стороне лужайки стояла каменная скамья. Аннабел подошла к ней и просто плюхнулась на нее с громким стоном, прозвучавшим отнюдь не женственно. Да и само движение выглядело неэлегантно, такое она не могла позволить себе в Лондоне.
А вот бродя с братьями и сестрами по родному Глостерширу, она не раз поступала именно так.
Как ей не хватало дома! Она тосковала по своей постели, по своей собаке и сливовым пирожкам кухарки.
Она тосковала по матери и очень-очень сильно по отцу, а больше всего ей недоставало твердой почвы под ногами. В Глостершире она знала, чего от нее ждут. Знала, чего ожидать от других людей.
Неужели это так много: четко понимать, что она делает и с какой целью? Света, лившегося из дома, не хватало, чтобы осветлить ночное небо, но на нем уже здесь и там начинали загораться звезды.
Чтобы ярко сиять, им нужно пробиться через загрязненный воздух города, подумала Аннабел. Бедные звезды!
И это тоже было как-то неправильно.
— Пять минут, — громко произнесла она. Через пять минут она вернется на вечер. Через пять минут она вновь обретет равновесие. Через пять минут она вновь сможет приклеить к лицу вежливую улыбку и приветствовать реверансом мужчину, только что лапавшего ее.
Через пять минут она скажет себе, что сможет выйти за него замуж.
И если повезет, то через десять минут сможет даже в это поверить.
А пока у нее есть четыре минуты для себя.
Четыре минуты…
Или их уже нет?
Она напряглась, услышав чей-то шепот. Нахмурясь, повернулась к дому и заметила в проеме французского окна силуэты, мужчины и женщины. Она вздохнула. Наверное, они тайно выбрались в сад на свидание. Другого объяснения быть не может. Раз они предпочли сад не перед домом и боковую дверь, они явно желали остаться незамеченными.
Аннабел не хотела им мешать.
Она вскочила на ноги, намереваясь найти другой путь возвращения в дом, но парочка приближалась слишком быстро, так что если она хотела избежать встречи с ними, ей оставалось только уйти поглубже в тень. Она поспешила прочь — не бегом, конечно, но достаточно быстро, — и вскоре оказалась у живой изгороди, отмечавшей границу между садом и пустошью. Ее не слишком привлекала необходимость пробираться сквозь кусты, поэтому она свернула вдоль них и увидела просвет в живой изгороди, открывавший удобный проход на пустошь.
Пустошь! Огромное чудесное, прекрасное пространство, так не похожее на дымный и скученный Лондон.
Однако здесь ей определенно не стоило находиться. Разумеется, Луиза пришла бы в ужас. Дед был бы в ярости. А бабушка…
Ну, бабушка, по всей вероятности, рассмеялась бы, но Аннабел уже успела понять, что ей не следует подражать бабушкиному поведению.
Она задумалась, сумеет ли найти обратный путь с пустоши в сад Троубриджей. Это было большое поместье, и тут наверняка имелся не один проход в живой изгороди. Но пока…
Она поглядела вдаль, на открывшийся перед ней простор. Как замечательно было обнаружить такое дикое место неподалеку от города! Буйные заросли были темны, а воздух… В нем чувствовалась бодрящая свежесть, по которой она, как оказалось, отчаянно соскучилась. Он был не просто чистым и прозрачным — она понимала, что ей этого не хватало с первого дня, как вдохнула мутноватый газ, по какой-то ошибке считавшийся в Лондоне воздухом. Но этот воздух, чуть терпкий и холодный, с каждым вдохом покусывал ей кожу и горло.
Райское наслаждение!
Она подняла глаза к небу, подумав, не светят ли здесь и звезды ярче. Нет, такого чуда она не заметила, но тем не менее не опускала голову и медленно пошла назад, любуясь тонким серпом месяца, криво повисшим над зарослями.
Такая ночь обязана была быть волшебной. И была бы, если б не этот противный граф с повадками мужлана, который грубо облапал ее, хотя по возрасту годился ей в дедушки. Ночь была бы волшебной, если б на ней было сейчас алое платье, гораздо более подходившее к цвету ее лица, чем этот розовый, какой-то бледно-пионовый цвет.
И еще если бы ветер дул в такт вальсу. Если бы шорох листьев напоминал звуки кастаньет, а где-то в тумане ждал ее прекрасный принц.
Конечно, здесь не было тумана, но и принца тоже не было. А был похотливый старик, который пытался делать с ней ужасные вещи. И, в конце концов, ей придется позволить ему это.
Ее целовали три раза в жизни. Первым был Джонни Метэм, который настаивал, чтобы его звали Джон, но поскольку ему было всего восемь лет, когда он чмокнул ее в губы, он, безусловно, был Джонни.
Второй раз это был Лоуренс Фенстоун, который сорвал у нее поцелуй в День мая, три года назад. Уже стемнело, и кто-то подлил рома в обе чаши с пуншем, так что вся деревня распоясалась. Аннабел удивилась, но не рассердилась и, по правде говоря, просто расхохоталась, когда он попытался сунуть язык ей в рот.
Это казалось таким нелепым!
Но Лоуренса это не позабавило, и он гордо зашагал прочь, слишком уязвленный в своей мужской гордости, чтобы продолжать ухаживания. Потом он не разговаривал с ней целый год, до тех пор пока не вернулся из Бристоля с робкой женой, миниатюрной глупенькой блондинкой. То есть совершенной противоположностью Аннабел.
А третий поцелуй она получила сегодня, когда лорд Ньюбери вжался всем телом в нее и то же самое проделал с ее ртом.
Внезапно тот старый эпизод с Лоуренсом Фенстоуном и его языком почему-то не показался ей забавным.
Лорд Ньюбери сделал то же самое, пытаясь втиснуть свой язык между ее губами, но она крепко стиснула зубы, так что даже челюсть заболела. А затем она сбежала. И пусть такое поведение можно посчитать трусостью, но иногда это единственный благоразумный выход. Пусть даже это привело ее на пустошь и какая-то влюбленная парочка преградила ей дорогу обратно в бальный зал. Что выглядело несколько комично.
Впрочем, это не важно.
Она надула щеки, а затем медленно выдохнула воздух, неторопливо направляясь назад. Ну и ночка выдалась! И вовсе она не была волшебной. Не была…