Семибратов вызвал к себе обоих.
— Рассказывайте.
— А чего тут антимонию разводить, — ответил Шумейкин. — Проспали, потому и прохлопали. Кто-то пошуровал в складе.
— Черт его маму знает. — Комков развел руками. — В толк не могу взять, как это случилось.
— Так кто же из вас все-таки проворонил? — спросил Семибратов, в упор глядя на бойцов. — Вот вас всего двое. Кто?
Шумейкин отвел глаза. А Комков вздохнул и неожиданно сказал:
— Наверное, все-таки я, товарищ младший лейтенант. Чего там…
— Наверное или точно?
— Точно, — помедлив, ответил Комков. — Перед самым рассветом вздремнул малость. Сам не заметил. Стою и вроде сплю, как, извиняюсь, самый распоследний разгильдяй.
Семибратов посмотрел на него с подозрением. Ему показалось, что Комков врет. Но делать было нечего: Комков признался. Пришлось дать ему три наряда вне очереди.
Вечером на берегу заседало, как выразился Комков, верховное островное главнокомандование. Вопросы обсуждались важные: кто и где скрывается на острове? Как его отыскать? Враг был опасен тем, что до сих пор ничем не выдал себя. Наблюдая за ними, он оставался невидимым и мог наделать немало бед.
— В зарослях бамбука может целая рота спрятаться, — сказал Воронец, — не то что один-два человека.
— А почему ты считаешь, что их один-два? — спросил Мантусов.
— Было бы больше, давно дали бы нам прикурить.
— Резонно, — согласился Мантусов.
— И оружия у них, по всему видать, нет, — высказал предположение Сазонов. — Иначе без пальбы не обошлось бы.
Семибратов ни разу не перебил сержантов, хотя порой ему и хотелось бросить реплику. Он сдерживал себя: нужно дать всем высказаться, а уж потом подытожить и принять решение. Кажется, прописная истина, именно так обязан поступать командир, но и до нее он не сразу дошел. Да, многому ему еще надо учиться.
— Поиски, конечно, следует продолжать, — после того как все замолчали, опять заговорил Сазонов. — Но не сильно будем на них полагаться. На острове есть где спрятаться. Век будешь искать.
— Что же ты предлагаешь? — резко спросил Мантусов. — Сидеть сложа руки?
— Нет, зачем же! Мы обязаны быть настороже.
Семибратов понял его.
— Верно, Трофим Игнатьевич, — поддержал он Сазонова. — Врагу мы должны противопоставить свою бдительность. Но и поиск расширим. Создадим три группы. Одну поведу я к подножию вулкана, другую Мантусов — к озеру. А ты, Воронец, со своими обследуешь морскую террасу. Выступаем завтра в семь ноль-ноль.
Глава пятая
Комкову не хотелось идти на собрание. Он играл с Топтуном, учил его приносить палку. Зверь еще плохо слушался его, но Комков был настойчив и шумно радовался малейшему успеху своего четвероногого ученика.
— Смотрите, други, и не говорите, что вы не видели! — весело покрикивал он. — Единственный в своем роде, неповторимый аттракцион: сверхумный медведь. Але!
— Ну сколько можно тебя звать? — рассердился Пономарев, когда Сазонов во второй раз послал его за Комковым.
— Так я ж беспартийный.
— Сказано тебе: собрание открытое. Приглашают всех. Парторг велел…
Создать в островном гарнизоне партийно-комсомольскую организацию предложил Сазонов. Два коммуниста да шесть комсомольцев — это же какая командиру подмога! Семибратов засомневался: обычно присылают представителя политотдела. А тут они сами? Ведь не положено… Сазонов решительно отверг его возражения. Ну и что, если не по уставу? Ведь у них самый что ни на есть крайний случай. И никто их не упрекнет. Люди сызмальства приучены к организации и к партии всегда сердцем тянутся… Семибратов не мог не согласиться с доводами Сазонова. Пожалуй, так действительно будет верней и надежней. Что же касается обязанностей парторга, то уж придется эту ответственность взять на себя мичману — больше некому.
Собрание открыл Семибратов. Он встал, по привычке одернул гимнастерку и почему-то заволновался. Одно дело высказывать опасения, строить догадки, не теряя, однако, веры, что вот-вот придут, снимут с острова, и совсем иное — сказать прямо, что надежды на скорое возвращение мало и надо готовиться к худшему. Связаться с Большой землей и дать о себе знать у них возможности нет. Вероятно, придется зимовать на острове…
Семибратов долго думал, прежде чем решиться на такое выступление. Он хорошо понимал, что у людей могут опуститься руки, появится уныние — и будет тогда тяжелее жить и бороться. Но он также понимал и другое: люди должны знать правду, как бы горька она ни была. Кто-то должен сказать ее! И кому, как не ему, командиру, это сделать?