Яда принес с собой ароматические палочки и глиняный кувшин с водой. Тацу захватил цветущую чайную ветвь. Киити держал в руках большой пирог с бобовой начинкой. Все как положено по обычаю при разговоре с дорогим покойником.
Однако попрощаться как следует с отцом они не смогли. На кладбище появились солдаты. Низенький кривоногий офицер с тонкими усиками объявил братьям, что отныне этот район — запретная зона и ходить тут можно только по пропускам, выданным в префектуре.
Братья вернулись с кладбища подавленными. Отец наверняка теперь рассердится и не даст им своего благословения в далекую и опасную дорогу. Но Аматерасу[4] свидетель, они в этом нисколько неповинны.
Вечером братья пили сакэ[5] и последний раз плясали в трактире «Ясуки». Они танцевали все свои любимые танцы. Особенно искусно получалось это у Яда. Легкий, изящный, как цветок сакуры[6], он танцевал стремительно и весело. Даже красавица Тосико загляделась на него. Она была отличной танцовщицей, и все парни в Раусу вздыхали по ней. Не уходи Яда в солдаты, может быть, и подарила бы очаровательная Тосико ему свою любовь. Сладка, говорят, любовь у Тосико, слаще хмельного тосо[7]. Но Яда не обращал внимания на пламенные взгляды Тосико. Он уходил воевать за бога-императора и великую Японию.
Не знал тогда Киити, что больше не увидит ни Яда, ни Тацу. Не мог предполагать, что в страшном огненном пекле Окинавы вместе с его братьями найдут свое вечное успокоение десятки тысяч сынов Страны Восходящего Солнца.
Киити забрали в солдаты прямо со шхуны. Не дали времени попрощаться даже с матерью и сестрами. А куда было спешить — непонятно. Их потом неделю держали в казарме.
«Сидзи-Мару» осталась у причала без хозяина. Теперь на ней уже некому было ловить рыбу. Ясуда тогда пожалел, что не послушался братьев и не продал шхуну. Были бы теперь у матери в запасе иены на черный день. Его, конечно, могла бы отпустить, чтоб совершить торг. Их лагерь был недалеко от Раусу. Но разве Хасимото отпустит? Стоило только Ясуде заикнуться о поездке домой, как лейтенант вышел из себя и стал кричать на него.
Командир верноподданного взвода, как прозвали Хасимото в полку, невзлюбил Ясуду с самого начала. Когда их обучали ружейным приемам и при этом заставляли непременно кланяться на восток, он сказал: «И кто только придумал это? В других же взводах так не делают».
Про непочтительные речи солдата второго разряда Киити Ясуды в тот же день доложили Юти Хасимото. Лейтенант вызвал солдата и заорал: «Если ты, паршивый осел, проникнешься уважением к нашему воинскому уставу, то поймешь всю прелесть поклона, обращенного к императору! И только тогда тебя охватит безграничный восторг!»
Три месяца Хасимото учил их стрелять, колоть штыком врагов бога-императора и великой Японии. Три месяца вдалбливал в их головы, что умереть, выполняя священную волю императора, значит, сразу переселиться в лучший из миров. Потом некоторым солдатам дали на погоны по второй звездочке: они стали рядовыми первого разряда. Ясуда, конечно, не заслужил, этого. Он был плохим солдатом. Ему даже увольнения не полагалось. Поэтому все новости из дома он узнавал случайно.
Перед отправкой на Курильские острова Ясуде передали, что младшая сестра стала гейшей. Весть ударила его в самое сердце. Маленькая веселая Тори… Ведь ей всего пятнадцать, несозревший плод хаманаси… Куда же смотрит бог-император и богиня Аматерасу? Как они могли такое допустить?
Он пошел к лейтенанту Хасимото, на коленях просил дать увольнение. Но Хасимото возмутился: «Разве у безмозглого болвана, не испытывающего должного уважения к воинскому уставу, может быть порядочная сестра?» Он предложил бы ей место в солдатском доме развлечений. Там есть вакансии…
Уж лучше бы он его ударил, чем сказал такое! Ясуда не мог ответить, как ему хотелось, и только с ненавистью смотрел в бледно-желтое от опиумных сигарет лицо Хасимото. Лейтенант, должно быть, заметил мелькнувшую в глазах Ясуды злобу и потому, вскочив, закричал: «Ну, ну, болван! Пошел вон!»
Ясуда шел сейчас сквозь заросли бамбука и снова думал о тех страшных словах лейтенанта. Навстречу Ясуде вставал розовый рассвет, похожий на плоды хаманаси. Только хаманаси еще красней. Как флаг у этих русских. Они его поставили на самом вулкане. Зачем? Непонятно. Сам русский офицер лазил туда. Будто нет у него солдат. Чудной он какой-то, Ну кто увидит этот флаг? Никого тут нет. И еще долго не будет. Хасимото им объяснял: кругом океан. И пароходы плавают далеко-далеко, не увидят их, а значит, не помогут. Даже если кадомацу[8] будет весь год висеть над входом в казарму.