Нет, кончено! Назад, только назад!.. Конечно, ему несдобровать. Все равно другого выхода нет! Будь что будет…
Утром Комков попросил вывести его из пещеры. Он был еще слаб и не мог передвигаться самостоятельно. Но лежать надоело. Захотелось подышать свежим воздухом — для моряка это весьма полезная вещь. Хватишь просоленного морского ветра — и чувствуешь, как кровь начинает быстрее бежать по жилам.
Поддерживаемый Галутой и Касумовым, Яшка вышел на уступ. Прислонившись к камню, он жадно глотнул холодный воздух и посмотрел вдаль. Вот она — его стихия. Можно сердиться на непостоянство океана, на его неспокойный нрав, но не любить нельзя.
Океан был сизым и хмурым. Лохматые волны ворчливо катились по заливу. Сердито рокотал в рифах прибой, предвещая шторм. В этих угрюмых звуках была своя суровая мелодия. Комков вслушивался в нее и с особой остротой чувствовал горечь разлуки с Большой землей, с родным Таганрогом.
К Комкову подошел Топтун, ткнулся мордой и заворчал. Боец потрепал зверя по шее.
— Успокойся, мохнатый, не сердись. Что тебя волнует?
— Та вин проголодався, — высказал предположение Семенычев, вышедший из пещеры с большой кастрюлей в руках.
— Вот еще! — Галута засмеялся. — Уж кто-кто, а Топтун прекрасно на подножном корму обходится. То рыбку поймает, то ягоды найдет. Ты вот не найдешь, а он найдет. У него нюх.
— Нет, — не согласился Семенычев. — Обед он все равно чует.
— Твой обед почуешь! — Галута ухмыльнулся. — Ни навару, ни привару. Опять уха-требуха?
— Никакая не требуха, — обидчиво возразил Семенычев. Он ревниво относился к своим поварским обязанностям и очень старался приготовить повкуснее, что было весьма затруднительно с теми продуктами, которые находились в его распоряжении. — Сегодня у нас рыбья затируха.
Галута пожал плечами.
— Что-то не слыхал о таком деликатесе.
— Деду Семенычу патент на новые блюда надо взять, — предложил Комков. — Знатную еду готовит из даров океана.
Яшка посмотрел вперед и внезапно нахмурился. Среди волн он увидел ныряющую шлюпку.
— Мама родная! — воскликнул Комков. — Никак, посудина наша идет?!
Десантники бросились к берегу. Подгоняемая ветром шлюпка медленно плыла к острову. Волны швыряли ее, ежеминутно грозя перевернуть и разбить о рифы. Но она упрямо выныривала из воды и постепенно приближалась к песчаной косе.
Шумейкин лежал на дне полузатопленной шлюпки. Глаза его были закрыты. Из рассеченной головы текла кровь. В правой руке был судорожно зажат обломок весла. Видно, он греб до тех пор, пока хватало сил.
Семибратов приказал вынести Шумейкина на берег и сделать перевязку. Мантусов снял с него автомат и погладил ложе. Увидев ржавчину на кожухе ствола, недовольно поморщился.
— Возьми-ка… — Он протянул оружие Пономареву. — Приведи в порядок. Семенычев выделит тебе нерпичьего жира.
Галута придирчиво осмотрел шлюпку и возмущенно покачал головой.
— Ну и обшматовал же посудину. Одно весло потерял, другое сломал. Вот шушера!
— Може, шо с продуктов осталось? — с надеждой спросил Семенычев. — Рис чи соль?
— Держи карман шире. Все сожрал, зануда… Хотя, постой, соли, кажется, есть немного.
Шумейкина перенесли в пещеру. Семибратов распорядился дать ему рыбной затирухи.
— Ще и корми эту вражину, — недовольно заворчал Семенычев. — Вин же…
— Разговорчики! — оборвал его Мантусов.
Семенычев послушно умолк и принес еду. Однако сам кормить не стал.
— На! — Он ткнул котелок Галуте.
— Почему это я? — возмутился тот.
— Тебе сподручней.
Мантусов прервал их перебранку. Он поднял голову Шумейкина и приказал Семенычеву влить немного жидкости в рот. Шумейкин глотнул и закашлялся. Через минуту он открыл глаза и обвел присутствующих непонимающим взглядом.
— Что, не узнаешь покинутую компанию? — Насмешливый голос Комкова сразу привел Шумейкина в себя. Губы его дрогнули, глаза испуганно округлились. Он судорожно приподнялся на локтях.
— Я… я не хотел, братва! — Шумейкин не узнал своего голоса. — Поверьте… Не хотел… И я же сам вернулся, сам. Страшно там одному-то, в океане.
Никто не отозвался. Молчание было тяжелым, оно не предвещало ничего доброго. Шумейкин затравленно огляделся. Десять пар непримиримых глаз в упор смотрели на него. И не было в этих глазах ничего, кроме гнева и презрения.
— Встать!
Резкая команда Семибратова хлестнула Шумейкина. Еще минуту назад казалось, что нет сил даже двинуть пальцем. А тут он дернулся и быстро поднялся. Шумейкин стоял в тесном кругу солдат, и ему было страшно.