Не спалось. Было душно. Измученный Семибратов поднялся и вышел из пещеры. Над островом занимался рассвет. Врезанный в небо вулкан был затянут дымкой. Семибратов тряхнул головой. Забыть бы обо всем на свете! И не думать ни о тревогах завтрашних, ни о заботах сегодняшних, ни о том, что ты начальник гарнизона и тебе надо принимать окончательное решение.
На посту у входа стоял Касумов. Он крепко сжимал автомат. Увидев командира, Касумов обрадовался. Улыбка тронула полные губы.
— Давно вопрос задавать хотел, товарищ младший лейтенант, — сказал он несмело.
— Слушаю вас, Касумов, — машинально отозвался Семибратов. Мысли его были заняты другим.
Рахим смущенно переступил с ноги на ногу и неожиданно выпалил:
— Скажи, пожалуйста. Только честно… На какой срок еще рассчитывать?
До Семибратова не сразу дошел смысл вопроса. И лишь когда Касумов добавил: «Скоро хлопок сеять. В кишлаке работать нужно», — он понял, что́ волнует бойца. Так же, наверное, как и других. Только другие пока молчат. Но каждый все равно задает себе один и тот же неотступный вопрос: «Сколько же мы еще тут пробудем? Месяц, два? Или год? Суждено ли нам вообще вернуться на Большую землю, обнять матерей, жен, друзей?..»
Семибратов и сам нередко спрашивает себя об этом же. И, если честно, не может ответить. Теперь уже совершенно ясно, что остров их лежит вне обычных морских путей. За все это время вблизи не появилось ни одного пароходного дымка. Так что рассчитывать можно разве только на случай. Но не скажешь же об этом Касумову. Хотя, кто знает, может быть, как раз и надо обязательно сказать!
— А как вы думаете, Рахим, — неожиданно спросил он, — сколько мы сможем тут продержаться? Ну, если никто не придет?
Касумов посмотрел на него недоверчиво. Семибратову показалось, что боец подумал, будто он что-то скрывает.
— Нет, я просто теоретически спрашиваю, — поспешно пояснил Семибратов. — Хочу знать ваше мнение.
Касумов насупился.
— Зачем спрашиваешь? Разве так не знаешь?
— Оно-то, конечно… — Семибратов смутился. — Но все же… Как вы полагаете? Долго мы могли бы продержаться?
Рахим помолчал, будто взвешивая слова командира. Потом пожал плечами и совсем просто сказал:
— А сколько надо…
Семибратов облегченно рассмеялся.
— Вот вы сами и ответили на свой вопрос, Касумов. Все правильно. И… спасибо вам!
Рахим удивленно вскинул брови и с искренним недоумением воскликнул:
— Мне зачем спасибо? Мне не надо. Это тебе надо! Верно, верно говорю!
Семибратов больше ничего не сказал, хотя сказать хотелось многое. Задумчиво спустился к берегу и медленно пошел вдоль кромки прибоя. На душе потеплело, но было по-прежнему тревожно. Доверие — это, конечно, здорово! Но ответственности от этого, пожалуй, еще больше. И какой ответственности! Время идет. И насчет Шумейкина надо принимать решение. Пора! Когда и кто?..
Кто-то торопливо шел по берегу. Семибратов обернулся и увидел, что его догоняет Воронец. Это не удивило. В глубине души он надеялся, что Сергей придет к нему именно сейчас, как приходил всегда в трудные минуты.
Воронец, будто оправдываясь, сказал:
— Я искал тебя, Николай… Я подумал, что могу понадобиться. Знаю, что ты и сам сильный, но вдвоем…
— Догадался, что сомневаюсь? — не поворачивая головы, спросил Семибратов.
— Это-то и хорошо, что сомневаешься! — воскликнул Воронец. — Ты очень изменился, Николай.
— Наверное, не в лучшую сторону…
Ирония не ускользнула от Воронца.
— Не надо, — сказал он тихо. — Я же серьезно… Раньше ты бы, не задумываясь, принял решение. И я, честно говоря, не уверен, что оно было бы лучшим. А теперь…
Он запнулся, не находя, очевидно, подходящего выражения. Но Семибратов понял его и так. Он снова чувствовал себя старше, опытней и понимал друга гораздо лучше, чем тот мог предположить.
Воронец присел на валун и кивнул в сторону океана.
— Вот нам живой пример диалектики. Помнишь, учили? Все течет, все изменяется, всякий раз новые краски, линии, звуки. И все же есть что-то постоянное, даже не поймешь сразу что… Я, откровенно говоря, долго не понимал.
— В радуге помимо семи цветов есть много оттенков, так, что ли? — напомнил Семибратов.
— Верно, оттенков действительно много. В этом Нина права. Но она всегда упускала другое…
— Что же именно?
— Оттенков-то много, а основных цветов — семь. Всего семь, — повторил Воронец. — И нам их никак нельзя забывать. Белое не следует путать с серым, а черное — подбеливать.