Наталия Романова. Десять
Пролог
На грани сна и яви она ещё раз пробежалась по сообщениям, которые были в телефоне, но, по сути — в её душе.
«С десятилетием тебя, родная».
«Я помню каждый год из этого десятилетия».
«Я обожаю каждый месяц из этих лет».
«Я люблю каждый день из этих месяцев».
«Я ценю каждый вздох из этих дней».
На прощание она услышала короткое: «В десять».
Всё было готово к десяти, она была готова, шёлк простыней, прохлада комнаты, и только ночь разделяла их. Её и «десять»
На грани сна и яви она услышала щелчок двери, потом тихие шаги и дыхание вдоль тела.
— Ты не должен был… как?
— Я сказал: «В десять», сейчас десять.
— Но?
— Давай не сейчас.
— Не сейчас.
Неспешный диалог мужских губ и женской шеи. Запаха улицы и свежести геля для душа. Влажных волос и шёпота.
Она смотрела на розы ровно перед своими глазами. Кустовые, нежные. С полупрозрачными листиками, источающими аромат.
— С десятилетием тебя.
— Роз тоже десять?
— Одиннадцать. Мне нужен следующий год…
Розы бегут по обнажённому телу, иногда задевая шипами — царапая. Голова откинулась на подушки. Глава в глаза.
— Привет.
— Привет.
Лепестки пробежали по шее, тонкая кожа, видна жилка… бьётся — быстро. Опустились ниже, по ключицам, обойдя каждый сосок с поклонением, целуя, окутывая шапочкой бутона. Дойдя до пупка, остановился.
— Я скучал.
— Я скучала.
Когда он успел снять одежду?..
— Тшшш, — бутон у бутона. Что-то прошептали друг другу, пока ноги раздвигаются шире… шире… ещё… Царапина. Остро. Больно.
— Тшшш, не шевелись, — она и не думала. Просто смотрит. — Ты мне доверяешь?
Она бы доверила ему свою жизнь. Не думая. Сейчас он держал эту жизнь в своих руках.
— Мне нужно десять.
— Десять? Не много? — проскакивают нотки смеха в женском голосе.
— Два дня… десять раз… на наши «десять».
Глава 1.
Она сладко потянулась, ловя последние минуты полусна, придумывая на грани яви, какой бы сон ей мог сниться, если бы она видела сны.
Удобная привычка просыпаться раньше будильника на десять минут вне зависимости от того, на какое время он заведён, давала возможность побыть наедине со своими мыслями, позволить себе минуты тишины и отстранённости — роскошь в век скоростей.
С первым же сигналом будильника, легко встав, отбросив сонливость и морок придуманных снов, бодрым шагом начала свой день. Долгий.
Стакан воды, упражнения для пресса, ног, позвоночника, для гибкости, стройности, для хорошего настроения, для всего, что может и не может понадобиться сегодня. Беговая дорожка находилась около широкого окна, выходящего на газон с молодой, светло-зелёной травой. Окно с видом на синее утреннее небо с кучевыми облаками и ветку дерева, почти без листьев, что склонилась и пересекает вид на зелень.
По пути в ванную комнату открыла дверь в «детскую», где из-под одеяла выглядывают ноги уже совсем не детского размера.
— Просыпайся, засоня.
Невнятное бурчание и недовольное сопение под подушкой, спрятанной под одеялом.
— Я ещё зайду.
Готовя завтрак, поймала себя на том, что терпение начинает заканчиваться, как и каждое утро, уже готовясь совершить едва ли не десятую попытку поднять из постели ребёнка, как ребёнок, собственной персоной, с заспанным лицом, уселся за стол, вопрошая одним взглядом — что же он будет есть?
— Где «доброе утро»?
— Доброе, — недовольно, в тарелку.
— Может, умоешься?
— Не-а.
— А как же режим?
— Ну его. Спать хочу.
— Ну-ну. Завтракай, потом поговорим, — подмигивая, зная, что утреннее настроение сына будет исчезать по мере поглощения блинов, ежедневного и обязательного завтрака, без которого кареглазый парнишка отказывался выходить из дома. Настолько, что научился печь блины сам, будучи ещё первоклашкой, тем не менее, предпочитая завтрак из маминых рук.
— Не люблю рано вставать.
— И что делать? — улыбаясь.
— Если бы…
— Не «если бы».
— Ну, мам!
— Не мамкай, мы говорили много раз. Какой интернат? Разве ты сирота, или у тебя нет дома?
— Да при чём тут это? Даже сын Петра Павловича живёт в интернате.
— Сын Петра Павловича может жить хоть на луне.
— Мааааам.
— Что?
— Я бы там высыпался.
— У тебя бы было времени на сон больше на сорок минут, тебе ничто не мешает ложиться раньше дома, — улыбаясь, — до конца учебного года осталось меньше месяца, мы поговорим с папой по этому поводу, и если это действительно, — на «действительно» мягкое ударение, — необходимо, то я, конечно, разрешу, но со следующего года. Сейчас нет никакого смысла, согласись.