Далее следовали типовые вопросы, с типовыми ответами, по кругу. Кафель начинал давить, действие обезболивающего, которое она уколола себе, испаряться, а вопросы раздражать.
— Половой жизнью с какого возраста живете, Юлия Владимировна?
— Я… не… я не живу.
Юрий Борисович сидел за маленьким белым столиком, быстро делая отметки в истории болезни.
— Юля, тебе же известно, что такой врачебная тайна?
— Да.
— Тогда ты должна понимать, что я не скажу твоему папе.
— Я. Не. Живу, — показалось, что уши покраснели.
— Хорошо, давай пройдём в кабинет УЗИ, потом поднимемся в палату…
— А что со мной?
— Ничего, что мы не сможем решить, встать можешь? — Юле показалось, что голос звучит ещё более устало, ей вдруг стало стыдно. Кому, как не ей знать, что врач этого отделения, приходя домой, вытягивает ноги на ближайший стул и, закрыв глаза, слушает тишину, что порой синяки под глазами не проходят даже после двух дней выходных, а дежурства задерживаются на неопределённое время.
Кабинет УЗИ был затемнён, женщина приветлива, на слово «трансвагинально» Юрий Борисович покачал головой и сейчас, хмурясь, смотрел на монитор, иногда бросая взгляд на Юлю, от этого взгляда становилось не по себе.
— Ну что ж… пойдём в палату, Юлия Владимировна.
— Ей нет восемнадцати, — ответили за Юлю, — ты как собираешься? Отцу дозвонились?
— Придумаем что-нибудь, — одобрительно улыбнулся в испуганные глаза Юли.
— Её нужно в педиатрию, срочно!
— Не нужно.
Врачи отошли в сторону под благовидным предлогом, спокойно глядя друг на друга и девушку.
— С ума сошёл? — женщина старалась говорить тихо, но кабинет УЗИ хоть и большой, но пустынный, создал эффект эха, и Юля слышала всё.
— Там сегодня Семёнов, ты бы отправила свою дочь этому коновалу, а? — практически шипел Юрий Борисович, — я знаю, что ей нет восемнадцати. Я беру ответственность на себя.
— Ну да… что остаётся? — вздохнула женщина. При этих словах Юле стало ещё хуже, чем было, боль пронзила живот от правого бока до спины, словно острым, калёным, жгучим железом, она всхлипнула.
— Юлия Владимировна? — доктор в хирургическом костюме.
— Юля, — огрызнулась.
— Хорошо, Юля, пойдём в палату, там поговорим.
— В палату? Мне же нет восемнадцати!
— Угу, матрас тебя об этом спросит, но ты не признавайся, договорились? — Юля увидела, как впервые этот человек улыбнулся, да, он надсмехался над ней, но от этой усмешки ей стало легче.
Палата была отдельная, медицинская сестра, кажется, излишне суетилась, бесконечно за что-то извинялась, отчего Юля успела устать.
— Хорошо, Юля, — сказал Юрий Борисович, когда она уже лежала в какой-то странной ночной рубашке огромного размера с казёнными печатями на плече и подоле, — мне нужно тебя осмотреть, ты понимаешь, о чем я? На кресле. Ты понимаешь — как?
Юля понимала…
— Это может сделать кто-нибудь другой?
— Женщина? — он улыбнулся.
— Да.
— Нет, Юля, сейчас вечер, завтра суббота…
— Я папу подожду.
— Твой папа в Красноярске, и сейчас осмотреть тебя могу только я, — он словно проговаривал слова по слогам, — мы не можем ждать твоего папу, не можем ждать даже утра… Скажи, что ты принимала?
— Ничего…
— Юля, сдаётся мне, что ты лукавишь, итак?
— Баралгин…
— Сколько?
— Пять кубиков… утром… и днём…
— Отлично, я жду тебя в смотровой, прямо по коридору.
— Я не приду.
— Юляяя… давай так. Твой папа врач?
— Врач.
— Он мужчина?
— Да…
— Так кому, как не тебе знать, что ничего страшного и предосудительного в этом нет…
Коридор казался слишком длинным, медицинская сестра — слишком навязчивой, мама — слишком далеко, а Красноярск — недосягаемым. Юля, с раннего детства вращаясь в кругу друзей отца, должна была выработать спокойное отношение, но сейчас она испытывала приступ паники, хотелось убежать, запахнуть огромную ночную сорочку вокруг своего тела и бежать вдоль бежевых стен с деревянными перилами.
— А помнишь, мы уже встречались? — сказал с улыбкой Юрий Борисович. Юля не помнила, не хотела помнить, она хотела зажмуриться, чтобы всё прошло, чтобы стыд, что сковал сейчас её внутренности настолько сильно, что даже прошла боль, поглотил её целиком. От мысли, что её будет осматривать мужчина, становилось не по себе, и знание, что этот мужчина — знакомый, не придавало смелости.