— Я не умею плавать, ты знаешь.
— Ты никогда не научишься, если будешь только смотреть.
— Я боюсь.
— Не бойся. Я рядом, с тобой ничего не случится, просто держись за меня.
— Я читала, что тонущие люди могут утопить…
— Юля, ты слишком много читала. Просто сделай шаг.
— Не могу, — уже не только в голосе слезы, но и на щеках.
— Смотри на меня, — удерживая ладонями лицо, смотря прямо в глаза, — ты можешь. Нет ничего, что человек бы не мог. Надо просто это сделать. Просто сделать, через «страшно», через «не могу».
— Не могу.
— Можешь! Вставай и пошли. Ты просто спустишься в воду, держась за перила, шаг за шагом, быстро оттолкнёшься, и я тебя поймаю.
— Нет!
— Да! Маленький, да! Как только ты преодолеешь этот страх, ты преодолеешь другие, всегда надо стремиться к недостижимым высотам, всегда на одну ступеньку выше, чем ты думаешь, что можешь. Ты самая невероятная девушка из всех, кого я встречал, самая удивительная, красивая, умная, твоя целеустремлённость поражает, но если ставить перед собой на одну ступеньку выше, в итоге будет пройдено больше, — ведя за руку всхлипывающую девушку под неодобрительными взглядами арабов. — Не бойся, маленький, я рядом, я тебя поймаю и ни за что не дам попасть воде на твоё красивое личико, ты же этого боишься, а не плыть?.. Давай, я буду рядом.
— На одну ступеньку выше?
— На одну. На один шаг. На один вздох… Маленький, ты должна это сделать сейчас, если ты отступишь, ты не сделаешь этого никогда, а также — всех тех вещей, которые с тобой произойдут благодаря одной ступеньке.
Со словами «одна ступенька» и «просто шаг», она сделала шаг в воду, потом ещё один и ещё, и, наконец, отцепив руки от поручней, просто оттолкнулась… в бездну, не умея плавать, не имея представления, как грести руками и что делать, если пойдёшь на дно. Она сделала шаг и была поймана в плен сильными руками.
— Тише, тише, всё, расслабься, не хватай так сильно, маленький, — даря поцелуй, лёгкий, ненавязчивый и неуместный в такой ситуации, но расслабляющий, — отпусти руки, я держу тебя, отпускай.
Вода была тёплой, странного синего цвета, отсвечивало бирюзой, изумрудами и сверкала прозрачными всплесками. Настолько синей, что захотелось увидеть эту синеву ближе, прямо перед глазами.
— Ты будешь держать меня?
— Всегда.
Резко уйдя под воду, открыв в глаза, непривычная и испуганная, всё, что могла видеть Юля — это изумруды и руку Симона, пока не появилась резь в глазах и не закончился воздух. Её просто выдернули из воды, из всплесков и приятной прохлады, усадили на мягкое полотенце и что-то шептали в синие, трясущиеся губы.
— Что же ты делаешь, дурёха, маска нужна…
— Почему ты не остановил меня?
— С тобой не случилось ничего страшного, просто морская вода раздражает слизистую глаз, а если бы остановил… ты бы не сделала этого уже никогда.
— На одну ступеньку выше, чем могу?
— Только на одну, маленький… и теперь перед тобой ещё ступеньки и ещё… и ты пройдёшь и их тоже. Иди ко мне.
В движениях пальцев парня, который разбирал пряди светлых волос, а потом заплетал их в косы, промакивал полотенцем бежавших по плечам мурашек, в дыхании на виски, в лёгких поцелуях пальцев, было столько неприкрытой любви, обожания и даже поклонения, что невольные зрители этой сцены предпочли отвернуться, настолько бесконечно интимным было восхищения парня. Казалась, каждая его веснушка влюблена в светловолосую красавицу. Каждый вздох, каждая мысль, каждая вибрация молодого тела направлена на одно — любить эту девушку. Любить эти светлые пряди, открытый взгляд, взмах ресниц, розовые губы и длинную шею. Любить стройные ноги и маленький пупок, к которому бежит едва заметная дорожка из светлых маленьких волосков. Любить тонкие пальцы и маленький шрам на локте… любить.
По обыкновению, Юля проводила свободное время в комнате Симона, они сидели на диване, разговаривая и обнимаясь. Иногда стучалась бабушка и интересовалась чем-нибудь, иногда приходили друзья, но чаще всего они были вдвоём, и мало кто решал нарушить их уединение.
Парень уже почти два года жил с бабушкой, в небольшой двухкомнатной квартире, в обыкновенном панельном доме с видом на такие же дома и пару деревьев. В прихожей были видавшие виды обои, кухня была тесной, а слышимость того, что происходило в соседних квартирах — феноменальной, но разве это могло иметь значение для Юли, чьё время поглощал институт, и Симона, у которого сборы и соревнования были чаще, чем сессии Юли. Они просто проводили время вдвоём, предаваясь любимому занятию молодости — ничего неделанию и поцелуям.