Младшие поспешили, путаясь в шортах и обуви, по пути стряхивая с головы воду, они забирались в автобус под неодобрительным взглядом водителя, который с недовольством смотрел на песок и влажные от плавок шорты мальчишек.
Старшие выходили степенней, некоторые, заметив группу девушек, словно красовались собой, проходя мимо плавной походкой, потом, не выдержав игры в «Алена Делона», срывались в шуточный кулачный бой и, подпрыгивая, забегали в тот же автобус.
Группа девушек двинулась вдоль озера, впереди бодро шагал священник, приподнимая одной рукой подрясник, отчего были видны его пыльные ботинки со стоптанными каблуками.
Парень, выходивший из воды последним, долго рассматривал группу девушек, наконец, когда процессия двинулась, а он оделся, услышал окрик:
— В автобус.
— Я сейчас, — показав глазами на уже уходивших девушек.
— Вот неугомонный, ты пользуешься моим расположением, — услышал парень, — но, смотри, только сегодня.
— Спасибо, — уже на ходу обуваясь, парень поспешил догнать девушек, вернее — одну из них, что шла в самом конце нестройного ряда. Её стройные длинные ноги обхватывала ткань простого платья, бедра покачивались словно случайно, но от этого ещё более завораживающе, но главное — она обернулась и улыбнулась парню самой обезоруживающей улыбкой, какую он видел на своём недолгом веку.
Подбежав, взяв за запястье, он внимательно смотрел на девушку, будто любовался ею, встречая с улыбкой такой же заинтересованный взгляд.
— Подожди, — они шли нога в ногу, в конце строя, замыкая ряд, который возглавлял молодой священник.
— Послушай… а вы кто?
— В смысле?
— Монашки, что ли?
— Нет, — девушка широко улыбалась.
— Послушницы?
— Нет.
— А кто?
— Никто, — они так и шли, подружки оборачивались, перешёптывались, даже священник встретился глазами с девушкой, словно спрашивая, всё ли в порядке?
— Но вы…
— Это воскресная школа и лагерь. Православный.
— Аааа, понятно, а я из лагеря олимпийского резерва, знаешь, наверное, «Олимпиец».
Идти нога в ногу в тишине, по пыльной дороге, казалось восхитительным занятием, но дорога окончилась у стен из старого кирпича и потрескавшейся штукатурки с побелкой.
— Пришли…
— Пришли…
Девушка забрала свою руку и побежала вслед за входящими в калитку ворот подружками, когда её остановил окрик.
— Подожди, подожди, мы же не познакомились!
— А надо? — девушка, улыбаясь, смотрела на парня. Он был не намного выше её, может, на полголовы, его темно-каштановые, почти черные волосы вились, свисая прядями на шею и лоб, карие глаза смотрели вдумчиво. Его глаза были похожи на глаза плюшевых медведей в детском мире — непрозрачные, бездонно-карие зрачки отражали её саму и калитку. Черты лица были аккуратные, почти кукольные, и золотистая россыпь крупных веснушек по лицу и рукам.
— Ну… Я — Симон.
— Симон?
— Ага, такое имя.
— Интересное имя, Симон, а я…
— Подожди, давай я угадаю.
— Давай, — девушка прыснула.
— Ты Заслава? — глядя на качающую головой красавицу, — Божена? Тогда Ярослава… что-то необычное, красивое, древнее, как этот монастырь.
— Юля.
— Юля?
— Представляешь, просто Юля, — не прекращая улыбаться и разглядывать парня.
— Юлия… тоже подходит, из рода патрициев в Древнем Риме. Ты бы точно была там знатной дамой.
— Ты такой забавный, Симон, мне пора идти.
— А, подожди, как мне тебя найти?
— Зачем?
— Поболтать. Погулять, ну… мало ли.
— Приходи ко мне домой.
— Ого! Приду, конечно, а куда?
— Улица Лесная тринадцать, завтра с утра я блины буду печь.
— Блины?
— Да, завтра понедельник, и я пеку блины для друзей.
— С удовольствие буду твоим другом, Юлия.
Пока девушка заходила в древнюю калитку, парень, развернувшись, побежал вниз по дорожке, путая ноги в пыли, улыбаясь на ходу чему-то своему.
Она не могла вспомнить, когда увлечение кулинарией вошло в привычку, но ей нравилось готовить как причудливые блюда, насколько позволял семейный бюджет и полки магазинов, так и самые простые, как блины или голубцы. Давно забрав бразды правления на кухне, она считала это своей территорией, и маме с бабушкой позволялось только изредка помогать ей, а мужчинам и вовсе — лишь пробовать и хвалить за старания. Ей нравилось кормить людей, нравилось, что двух-трёх часовые труды исчезают со стола раньше, чем успевают сказать «спасибо». Их небольшой дачный домик, полученный от НИИ, в котором трудился дед, часто был полон страждущих отведать «вкусненького», растущие организмы всегда были голодны и благодарны Юле за пироги или кулебяки.