— Большую часть времени я живу в интернате, так что без разницы.
— А родители, они приезжают?
— Мама — да, и я к ней.
— А…
— Не-а, отец — нет, они развелись, он алжирец, так что… думаю, это к лучшему.
Девушка вздохнула, кажется, посмотрев на парня с жалостью, будучи юной, она не была научена скрывать свои мысли и эмоции, которые отражались у неё на лице.
— Перестань, ты чего? У меня всё отлично, мне тут нравится.
— Ой, прости, — отводя глаза в сторону, краснея за свои мысли, которые отразились на её лице, — тебе нравится в интернате?
— Это спортивный интернат на самом деле. Если хочешь заниматься спортом профессионально — нужно сделать выбор, я сделал.
— Так ты спортсмен? А какой вид спорта? Хотя, подожди, ты говорил, что «Олимпиец»… ты плаванием занимаешь, вы все очень хорошо плаваете, я помню!
— Плаванием… да.
— А я не умею плавать.
— Совсем?
— Совсем.
— Это просто.
— Нет, не просто, у меня так и не получилось. Даже в школе двойку поставили, в третьем классе, а потом я стала бояться воды.
— Я могу научить. Хочешь?
— Нет, спасибо.
— Ну, ладно…
Заходивший на веранду мужчину отвлёк беседующих, они обернули головы, парень, слегка привстав, а девушка — улыбаясь.
— Привет, крошка, надеюсь, в нашем посёлке никто не умрёт с голоду сегодня? — обнимая девушку с особенной теплотой, с улыбкой. Достаточно было беглого взгляда, чтобы понять, что это — отец девушки, точно скопированные черты лица, только у неё более тонкие, женственные, открытый взгляд и улыбка объединяла их, словно они были близнецами. Пожалуй, в мужчине отсутствовала грация, неуловимое изящество движений, которыми был пропитан образ девушки, наряду с робостью и удивлением, порой проскакивающими в мимике и в уголках глаз. Напротив, движения мужчины были уверенные, возможно — молниеносные, он словно думал и действовал одновременно, не давая себе права на ошибку и сомнения.
— Ты познакомишь меня с новым другом, Юля?
— Это Симон, — рукой в сторону парня с карими глазами, — это мой папа, Владимир Викторович.
— Очень приятно, Симон.
— Взаимно.
Не было похоже, что парень смутился или озадачился приходом отца своей новой знакомой, скорей он наблюдал за взаимодействием этих двоих, за тем, как садясь за стол, отодвигает стул Владимир Викторович, как разворачивает поданную ему льняную салфетку. За тем, с каким нескрываемым обожанием он смотрит на свою дочь, на её движения, на блюдо с блинами, прикрытое тарелкой, сверху которой лежала записка «папочке». Вовлекая молодых людей в ничего не значащую беседу, просто, чтобы растворить тишину, Владимир Викторович поинтересовался, откуда Симон, задав пару наводящих вопросов, потом, переведя взгляд на дочь, спросил о домашних делах и планах, пока, насытившись, не встал и сам не убрал за собой посуду.
Уже в дверях.
— И всё же, Симон, где я мог тебя видеть? У тебя внешность запоминающаяся…
— Не знаю, возможно, где-то в округе, — неуверенно.
— Скажи-ка свою фамилию, Симон?
— Брахими.
— Симон Брахими?
— Да…
— Ты Симон Брахими?
— Да… — под удивлённый взгляд Юли.
— Точно! Тебя же показывали в новостях, не один раз. И газете, где она, где она, Юленька, не видела тут?.. А, неважно. Молодой человек, вам есть чем гордиться, в вашем возрасте серебряная медаль…
— Только серебряная, — ударение на только.
— Ну, зачем же страдать перфекционизмом, это большой успех, уверен, вы проделали большую работу, и у вас блестящее будущее, будет ещё и золотая.
— Конечно, будет, — сказано так, словно эта медаль уже весит на стене спортсмена и его руки уже не единожды подержали, ощутили вес и гладкость, прошлись пальцами по рельефу и прижали к губам.
— Может, прогуляемся? — спросил Симон, когда Владимир Викторович, поблагодарив дочку и пожав руку чемпиону, вышел.
— Давай…
— Эй, ты чего? — на улице, в смущённо опущенную голову и напряжённые плечи.
— Эмм… ты чемпион да?
— Не настоящий.
— Как?
— Настоящий — это олимпийский, и только золотая медаль.
— Ну…
— Перестань, даже если бы я был олимпийским чемпионом, что это меняет? Пойдём, погуляем, меня тренер до вечера отпустил, под честное слово.
Удивительная атмосфера тихого посёлка, с улицами, некогда широкими, кустами шиповника и облепихой по краям дорожки, что ведёт к озеру, и извилистой, вытоптанной за лето дачниками, весёлой ребятнёй, их питомцами, чаще собаками, но встречались коты и даже кролики, тропинке, звенит в воздухе. Небо настолько высокое, что кажется прозрачным, и только глядя на гладь недвижимого озера понимаешь, что вот оно — небо, отражается в ряби воды, плещется спинками мелкой рыбёшки, срывается следом шустрых утят и качается на волнах, рядом с кувшинками. Такая же неспешная беседа, как и тропинка, привела пару к стволу дерева, упавшему настолько давно, что кора отсохла, и сейчас оно напоминало гладкую, отполированную до блеска скамью, на которой удобно сидеть и смотреть на виды, самые простые, бесхитростные и сочные, как трава под ногами.