Тогда же, в ноябре 2009 года, после того как собственница жилья отказалась подписать соглашение о сносе, где сумма компенсации была явно ниже рыночной цены, ее дом подвергли насильственному сносу. Когда бульдозер повалил ворота и часть стены, она хлебнула виски для храбрости и вместе с мужем стала с балкона четырехэтажного здания бросать в рабочих бутылки с зажигательной смесью. В ответ те швыряли камни. После многочасового сопротивления ее дом все-таки снесли. Их с мужем осудили за создание помех общественным работам, и мужа приговорили к восьми месяцам тюрьмы.
В городе Чэнду женщина по имени Тан Фучжэнь 13 ноября 2009 года тоже кидала в рабочих горящие бутылки, а через три часа бесплодной борьбы, отчаявшись, облила себя бензином и совершила самосожжение. Это наконец привлекло внимание прессы, и хотя местные власти квалифицировали действия Тан Фучжэнь как сопротивление закону, общественное мнение встало на ее сторону. Люди задумались о справедливости «Положения о сносе городских жилых зданий», а пять профессоров-юристов из Пекинского университета направили в Постоянный комитет Всекитайского собрания народных представителей предложения по пересмотру этого законодательного акта, противоречащего конституции и принципам имущественного права. В обстановке нарастающего недовольства насильственными сносами Всекитайское собрание народных представителей обещало пересмотреть закон. Однако жизнь посмеялась над теми, кто наивно поверил, что принудительному переселению положен конец.
16 декабря 2009 года одна женщина, вернувшись с базара, обнаружила, что ее дом снесен, а мебель и бытовая техника куда-то исчезли. Родные были на работе. Женщина заплакала:
— Как же мы переночуем на таком холоде?
В другом месте районный руководитель на собрании по организации сноса крестьянских домов заявил четырем десяткам служащих: кто до Нового года не «проведет работу с родственниками из деревни», будет уволен. В самой деревне галдящие каждый день с восьми утра до шести вечера (как во времена культурной революции) громкоговорители повторяли:
— Администрация настроена очень решительно, сопротивляться строительству бессмысленно.
Все эти бесконечные истории напомнили мне слова председателя Мао, которые мы, разбуженные среди ночи, могли бы повторить от начала до конца и от конца до начала:
«Революция — это не званый обед, не литературное творчество, не рисование или вышивание; она не может совершаться так изящно, так спокойно и деликатно, так чинно и учтиво. Революция — это восстание, это насильственный акт одного класса, свергающего власть другого класса».
На исходе весны 1972 года несколько мальчишек из начальной школы впервые в жизни прогуляли уроки. Мы решили посмотреть на школу средней ступени, куда вскоре должны были перейти. Через речку мы перебрались по только что построенному глинобитному мосту. Чтобы он не высох слишком быстро и не потрескался, рабочие застелили его рогожей и поливали из шлангов. Помню, как мы топали по этой мокрой рогоже.
Нам страшно хотелось знать, что такое революция. Хотя культурная революция бушевала уже шесть лет и мы повторяли слова Мао «бунт оправдан», сами мы в ней никак не участвовали. Мальчики старше нас на один-два года гордо заявляли:
— Да что вы понимаете! Вот перейдете в среднюю школу…
Слышать такое было унизительно, я-то воображал, что нахожусь в самой гуще революционных событий: чуть не с пеленок меня окружали красные флаги, демонстрации, уличные драки и «митинги борьбы».
Больше всего я завидовал тогдашним подросткам. Они успели поучаствовать в «межхунвейбинском обмене революционным опытом», начатом в октябре 1966 года, то есть попутешествовать по всему Китаю. Занятия в учебных заведениях прекратились. По всей стране организовали «пункты приема хунвейбинов». Им предоставляли бесплатное жилье и транспорт, кормили и выдавали деньги на карманные расходы.
Хотя я не застал «обмена опытом», у меня тоже связаны с ним светлые воспоминания. Старший брат моего одноклассника, бывший хунвейбин, раз в два месяца возвращался пешком из деревни, куда его сослали, на побывку к родителям, проводил у них несколько дней и шесть часов брел обратно в свою далекую коммуну, где ютился в хибарке с керосиновым освещением. Однажды он пришел к нам в начале летних каникул.