Музыкальная драматургия оперы создавалась на едином мелодическом дыхании, где один номер органически переходил в другой, где вокальная мелодия по своей певучести и выразительности не отличалась от речитативов, которые композитор называл «музыкальными разговорами». Петр Ильич словно распевал стихи Пушкина так же, как поют романсы, и сочинял удивительно одухотворенные мелодии.
А потом произошло событие, в корне изменившее всю его жизнь.
В течение последних лет жизни Петр Ильич вел холостяцкий образ жизни. Теперь ему захотелось завести семью. Его первая любовь к Дезире Арто закончилась печально. И с тех пор он о женитьбе не помышлял. Весной 1877 года настойчиво писать восторженные письма молодому обаятельному профессору стала Антонина Ивановна Милюкова. Она была интересна собой, к тому же пианистка, бывшая студентка консерватории. Чайковскому казалось, что она должна стать преданной и заботливой женой. Чайковский сообщил о своем решении отцу: «Женюсь я на девице Антонине Ивановне Милюковой. Она бедная, но хорошая и честная девушка, очень меня любящая. Милый мой Папочка, Вы знаете, что в мои годы не решаются жениться без спокойной обдуманности, а потому не тревожьтесь за меня… Я не люблю ее, но буду, во всяком случае, преданным и благодарным другом».
К сожалению, Антонина Ивановна оказалась заурядной мещанкой, лишенной чуткости и такта. Чайковский был подавлен атмосферой семейных дрязг. Семейная жизнь становилась невозможной. По мнению многих источников, особенности личной жизни композитора объясняются его гомосексуальностью, ставшей причиной того, что брак через несколько недель распался. В силу различных обстоятельств супруги так никогда и не развелись, но жили раздельно. Тяжело пережив это потрясение, в октябре 1877 года с сильным нервным расстройством Чайковский уезжает за границу. Этот брак имел гибельные последствия и оставил его еще более несчастным и надорванным, чем прежде.
После отъезда в Европу Чайковский оказался в сложном материальном положении. В связи с расходами во время женитьбы Петр Ильич наделал долгов. Кроме того, он считал необходимым обеспечить жену. Поэтому положение складывалось почти безвыходное.
И тогда нашелся друг, который, взяв на себя все материальные заботы, помог композитору восстановить здоровье и возродиться для творчества. Этим другом оказалась вдова крупного железнодорожного промышленника Надежда Филаретовна фон Мекк. Она обладала миллионным состоянием, оказывала поддержку Московской консерватории, Русскому музыкальному обществу, приглашала в свой дом и поддерживала русских и зарубежных музыкантов. В их числе были скрипачи Г. Ве-нявский и И. Котек. Одно время в ее доме жил молодой Клод Дебюсси.
Фон Мекк жила уединенно в кругу семьи, заполняя досуг чтением и музыкой, которую страстно любила. Надежда Филаретовна была одной из первых, кто увидел в творениях молодого композитора горение огромного таланта, и стала его ревностной почитательницей. Она очень тонко чувствовала его музыку. В одном из писем к Чайковскому она написала: «Боже мой, как Вы умели изобразить и тоску отчаяния, и луч надежды, и горе, и страдание, и все, все, чего так много перечувствовала в жизни я».
Так возникла и окрепла эта удивительная дружба. Ее оригинальность заключалась в том, что Чайковский и фон Мекк никогда не были лично знакомы, не слышали голоса друг друга. Их объединяла многолетняя переписка, и в письмах они изливали самые сокровенные мысли и чувства.
Петр Ильич написал ей 760 писем, она — 450 посланий в ответ. В этих письмах заключены откровенные беседы о музыке, литературе, философии, о людях и многом другом, что составляет сказочный роман в письмах. В трехтомном издании 1934–1936 гг. он занимает более 1700 страниц.
Конечно, мы должны понимать, что причиной кризиса композитора стала не только неудачная женитьба. Этот кризис назревал давно и постепенно. Несмотря на то, что жизнь Чайковского в последние 10 лет протекала мирно и спокойно, росла его слава и в России, и за границей, во внутреннем мире композитора совершались незримые перемены. Он сам их ощущал: «Я очень изменился за это время и физически, и в особенности морально. Веселости и желания дурачиться не оказывается вовсе. Молодости не осталось ни на грош». С годами он стал остро ощущать, что в жизни все устроено «не так, как надо», чувствовать гнет обстоятельств, от которых человек никак не может избавиться. Постепенно рождалось желание все «перевернуть», полностью изменить свою жизнь. И в 1877 году эти настроения привели к кризису. Он выразил их с предельной силой в своих произведениях, особенно в Четвертой симфонии и «Евгении Онегине». Позже он напишет: «Я жестоко хандрил прошлой зимой, когда писалась эта симфония, и она служит верным отголоском того, что я тогда испытывал».
Чайковский закончил симфонию в Италии. Она представляет собой одну из вершин исканий Чайковского в симфонической музыке. Мы знаем, что Петр Ильич не любил «объяснять» свою музыку. Вероятно, это связано с тем, что он считал, что музыка говорит сама за себя. На этот раз он отступил от правил и в письме Н. Ф. фон Мекк, которой посвятил симфонию, написав на первом листе партитуры «Моему лучшему другу», сообщил подробнейшую программу симфонии. Она очень развернутая. Но, думаю, лучше, чем сам Чайковский, об этой симфонии никто не расскажет. Поэтому приводим здесь полный текст этого письма: «В нашей симфонии программа есть, т. е. возможность словами изъяснить то, что она пытается выразить, и Вам, только Вам одной, я могу и хочу указать на значение как целого, так и отдельных частей его. Разумеется, я могу это сделать только в общих чертах. Интродукция есть зерно всей симфонии, безусловно главная мысль… Это фатум, это та роковая сила, которая может помешать порыву к счастью дойти до цели, которая ревниво стережет, чтобы благополучие и покой не были полны и безоблачны, которая как дамоклов меч висит над головой и неуклонно, постоянно отравляет душу. Она непобедима, и ее никогда не осилишь. Остается смириться и бесплодно тосковать… Безотрадное и безнадежное чувство делается все сильнее и более жгучим. Не лучше ли отвернуться от действительности и погрузиться в грезы? О радость! По крайней мере, сладкая и нежная греза явилась. Какой-то благодатный, светлый человеческий образ пронесся и манит куда-то… Как хорошо! Как далеко теперь звучит неотвязная первая тема аллегро. Но грезы мало-помалу охватили душу вполне. Все мрачное, безотрадное позабыто. Вот оно, вот оно, счастье! Нет, это были грезы, и фатум пробуждает — от них… Итак, вся жизнь есть непрерывное чередование тяжелой действительности с скоропреходящими сновидениями и грезами о счастье… Пристани нет. Плыви по этому морю, пока оно не охватит и не погрузит тебя в глубину свою. Вот приблизительно программа первой части.
Вторая часть симфонии выражает другой фазис тоски. Это то меланхолическое чувство, которое является вечерком, когда сидишь дома один, от работы устал, взял книгу, но она выпала из рук. Явились целым роем воспоминания. И грустно, что так много уже было, да прошло, и приятно вспомнить молодость. И жаль прошлого, и нет охоты начинать жизнь сызнова. Жизнь утомила. Приятно отдохнуть и оглядеться. Вспомнилось многое. Были минуты радостные, когда молодая кровь кипела и жизнь удовлетворяла. Были и тяжелые моменты, незаменимые утраты. Все это уже где-то далеко. И грустно, и как-то сладко погружаться в прошлое…
Третья часть не выражает определенного ощущения. Это капризные арабески, неуловимые образы, которые проносятся в воображении, когда выпьешь немного вина и испытываешь первый фазис опьянения. На душе не весело, но и не грустно. Ни о чем не думаешь; даешь волю воображению, и оно почему-то пустилось рисовать странные рисунки… Среди них вдруг вспомнилась картинка подкутивших мужичков и уличная песенка… Потом где-то вдали прошла военная процессия. Это те совершенно несвязные образы, которые проносятся в голове, когда засыпаешь. Они не имеют ничего общего с действительностью: они странны, дики, несвязны.