Это было сложное время, и как по-разному воспринимали его великие творцы. А. Горький говорил о нем: «Время, интересное пестротою своих противоречий и обилием их». А позже: «Живется точно накануне чего-то и страшно хочется дожить».
К. Бальмонт проклинал это время и людей, живущих в нем:
А Блок, наоборот, восхищался им:
Истинным сыном этой эпохи был С. В. Рахманинов.
Мы часто задаемся вопросом — кем он был в первую очередь — пианистом или композитором? Он соединил в одном лице гениального композитора, великого пианиста и крупного дирижера. Как и Ференц Лист, Рахманинов явил собой уникальный пример «тройственности» артистической натуры, сбалансированной во всех ее проявлениях. Других таких примеров история музыки не дала.
Современники считали его гениальным пианистом. Известно, что когда Лев Оборин спросил у Артура Рубинштейна, кого он считает пианистом номер один в мире, он назвал Владимира Горовица. Оборин спросил: «Ну, а Рахманинов?»
Тогда Рубинштейн, как бы спохватившись, сказал: «Нет, нет. Вы говорите о пианисте, а Рахманинов — это…» — и он, воздев руки, посмотрел вверх.
Действительно, его боготворили, перед ним как пианистом преклонялись. И не очень-то ценили в нем композитора. Это мучило его всю жизнь. Всю жизнь его жгло желание сочинять музыку. Он мог писать только сердцем и ужасно не любил, когда у него выспрашивали, о чем он хотел рассказать в том или другом сочинении, какую картину нарисовал. Он не рисовал картин, ничего не объяснял. Но в его музыке было все: его волнения, тревоги, сомнения и радости, его мысли, размышления.
Но слава его в первом десятилетии XX века была необыкновенной. Его имя звучало как одно из самых первых и ярких имен в русском искусстве. Его творчество воздействовало на всех. Оно покорило и широкую публику, и профессионалов, причем их — «без различия партий и направлений».
Неповторимой особенностью Рахманинова-пианиста было умение проникать в душу подлинника, каким-то магическим способом оживлять то, что создал другой творец. И чужие произведения он исполнял по-своему, по-рахманиновски, как бы становился их соавтором. «Его интерпретации других авторов дают подчас иллюзию, будто он сам сочинил исполняемое. Он всегда, как истинный Баян, будто импровизирует, слагает неслыханную песню», такими красивыми и меткими словами воспевал исполнительский гений Рахманинова его современник и друг Н. К. Метнер.
Сам Рахманинов о манере своего исполнения говорил так: «Если мое исполнение собственных сочинений отличается от исполнения чужих произведений, то это потому только, что свою музыку я знаю лучше. Как композитор я уже так много думал над ней, что она стала как бы частью меня самого. Как пианист, я подхожу к ней изнутри, понимая ее глубже, чем ее сможет понять любой другой исполнитель».
И, конечно, занимая первое из первых мест в плеяде крупнейших русских пианистов, среди которых блистают Балакирев, братья Рубинштейны, Скрябин, Зилоти, Рахманинов стал настоящим «поэтом фортепиано». Именно фортепианное творчество стало самой важной и значительной частью наследия Рахманинова. Именно здесь раньше и ярче всего проявился талант композитора, были созданы самые совершенные творения. Рахманинов блестяще использовал в своих сочинениях выразительные возможности любимого инструмента.
А начиналась его жизнь так.
Сергей Рахманинов родился 1 апреля (20 марта по старому стилю) в имении Онег, недалеко от древнего Новгорода. Это было очень живописное место, и до самой смерти Сергей Рахманинов сохранил любовь и память о реке Волхов, дремучих лесах, необозримых полях.
Отец будущего композитора, Василий Аркадьевич, был неплохим пианистом, но серьезно музыкой не занимался. Мама, Любовь Петровна, была дочерью генерала Бутакова. Это имение досталось ей по наследству. Она отличалась кротким характером. Мама тоже играла на фортепиано и стала первой учительницей своего сына, музыкальная одаренность которого проявилась очень рано.
Однажды в Онег приехал погостить дедушка Сережи, Аркадий Александрович. Он был замечательным музыкантом. Вероятно, одаренность Сережи перешла к нему именно от деда. Композитор, автор популярных салонных романсов, пианист, ученик Джона Филда, он даже в 69 лет продолжал ежедневно заниматься на фортепиано по нескольку часов. Дедушка решил послушать четырехлетнего внука. После выступления мальчика они сыграли в четыре руки сонату Бетховена. Дед был в восторге. Этот случай часто потом вспоминали в семье Рахманиновых.
Хотя все видели одаренность Сережи, о профессии музыканта для него даже не возникало речи. Ведь эта профессия считалась несовместимой со званием дворянина, унижающей его честь. Музыка считалась лишь частью хорошего воспитания. Представители старинного дворянского рода Рахманиновых из века в век считали главным своим делом вести хозяйство в собственных имениях. А если и нести службу, то только военную или придворную. Был, правда, среди Рахманиновых в XVIII веке Иван Герасимович, который решил перевести на русский язык произведения вольнодумца Вольтера. И даже создал у себя на Тамбовщине типографию, чтобы их издать. Но это не привело ни к чему хорошему. Екатерина II, которая сама переписывалась с Вольтером по-французски, испугалась его произведений на русском языке. Поэтому типографию велела опечатать, книги изъять, а переводчика оставила в имении под надзором.
Никто из представителей рода Рахманиновых не смел нарушать этой традиции, и уже давно было решено определить Сергея в Пажеский корпус.
Но судьба распорядилась по-другому. Чтобы избежать разорения, Рахманиновы вынуждены были продать имение и переехать в Петербург. Обучение в Пажеском корпусе было дорогим. Поэтому в 8 лет Сергея поместили в Петербургскую консерваторию. Первая русская консерватория была еще молодым учебным заведением. Ей недавно исполнилось 20 лет. Но она уже успела выпустить немало высокопрофессиональных музыкантов. Ее выпускником был П. И. Чайковский. С 1871 года профессором консерватории стал Н. А. Римский-Корсаков.
Рахманинов попал в класс преподавателя В. В. Демьянского, который в основном занимался с малоодаренными детьми. Талантливым говорил: «Ну, вы-то ведь сможете и сами хорошо справиться с этой работой». Действительно, то, что другим ученикам нужно было втолковывать, Сережа хватал на лету, у него многое получалось как бы само собой. Но кому много дано, с того много и спросится. Чем больше способности, тем больше труда надо к ним приложить, чтобы достичь больших результатов, а на одних способностях далеко не уедешь. А Рахманинов был предоставлен сам себе.
И не только в консерватории, но и дома. Семья распалась. Мама ушла в свое горе. Бабушка и тетя, у которых Сережа жил, не были строгими и требовательными. Дома даже не предполагали, что он плохо учится. Много лет спустя Рахманинов рассказывал: «Моя бабушка верила всему, что я говорил. Я получал от нее 10 копеек в день на расходы и на проезд в консерваторию, но я уходил прямо на каток и проводил там все утро».
К концу учебного года Сережа настолько обленился, что в результате получил столько плохих оценок, что встал вопрос о лишении его права обучаться в консерватории бесплатно. Мама была в отчаянии. На ее счастье, в Петербург приехал с концертами Александр Зилоти — двоюродный брат Сергея. После окончания Московской консерватории Зилоти провел несколько лет за границей, где совершенствовался в игре на фортепиано у Ференца Листа. Мама попросила его послушать Сережу, чтобы решить, стоит ли ему продолжать учебу в консерватории.