Живя за границей, Рахманинов не забывал о родине. Он очень внимательно следил за развитием советской культуры. Отношение Рахманинова к большевистскому режиму было непоколебимо отрицательным, но во время Второй мировой войны он не раз давал благотворительные концерты в пользу Советской армии, чем оказал ей весьма существенную помощь. По-видимому, это повлияло на лояльное отношение советского правительства к памяти и наследию великого композитора. Всего за шесть недель до смерти Рахманинов выступал с первым концертом Бетховена и со своей «Рапсодией на тему Паганини». Приступ болезни (молниеносная форма рака) заставили прервать концертную поездку.
Скончался Рахманинов 28 марта 1943 года. Перед смертью на его имя пришла телеграмма от советских композиторов, поздравлявших его с семидесятилетием.
Отпевали его в церкви на окраине Лос-Анджелеса. Его родственница вспоминала: «Гроб был цинковый, чтобы когда-нибудь его можно было перевезти в Россию». Похоронили Сергея Васильевича на маленьком русском кладбище в 30 километрах от Нью-Йорка. Он хотел быть погребенным после войны в ограде Новодевичьего монастыря, где покоится прах людей, которых он чтил и любил, начиная с Чехова и кончая консерваторским товарищем Скрябиным.
Он так и остался лежать в чужой земле. Через 15 лет в ограду кладбища вошел высокий рыжеволосый юноша. Всего несколько дней до этого он по праву завоевал 1-ю премию на Международном конкурсе имени Чайковского в Москве. Звали этого юношу Ван Клиберн. В дни конкурса старый друг и современник покойного композитора Гольденвейзер говорил об игре юного лауреата: «Закрыв глаза, я вновь слышу молодого Рахманинова и вновь переживаю волнующие впечатления давно минувших дней».
Клиберн посадил возле могилы кустик белой сирени, привезенный им в самолете из Москвы. Уходя, положил у надгробия последний дар — горсть земли, взятую на могиле Чайковского в ограде Александро-Невской лавры.
Когда умер Шаляпин, в некрологе С. В. Рахманинов написал: «Умер только тот, кто позабыт». Такую надпись я прочел когда-то на кладбище. Если мысль верна, то Шаляпин никогда не умрет». То же самое можно сказать о нем самом. И если когда-нибудь на далекой чужбине зарастет тропа у могилы Рахманинова, все равно сам он, живой и близкий, всегда будет с нами в своей музыке.
✓ Самое высокое качество всякого искусства — это его искренность.
✓ Творчество композитора должно выражать дух его родины, его любовь, его верования, книги, картины.
✓ Композитор должен, прежде чем творить, воображать.
✓ Обладание острым чувством музыкального колорита есть величайшее преимущество композитора.
✓ Мелодическая изобретательность — главная жизненная цель композитора.
✓ Если композитор не способен создавать мелодии, имеющие право на длительное существование, то у него мало шансов на успешное овладение композиторским мастерством.
✓ Небольшая пьеса может стать шедевром так же, как и крупное произведение.
✓ Пианист — раб акустики.
✓ Ни один современный пианист даже не приближается к великому Рубинштейну.
✓ Музыка должна быть выражением целостной личности композитора.
✓ Музыка должна, прежде всего, вызывать к себе любовь.
Крейслер и Рахманинов в «Карнеги-холле» исполняли сонату Франка. Скрипач играл без нот и вдруг уже в первой части забыл текст. Он подошел поближе к пианисту и стал заглядывать в ноты, пытаясь «поймать» партнера. «Где мы находимся?», — отчаянно зашептал он. «В «Карнеги-холле», — не переставая играть, шепотом ответил Рахманинов.
Однажды Федор Иванович Шаляпин решил подшутить над газетным репортером и сказал, что намерен приобрести старый миноносец. Пушки же, снятые с корабля, уже привезены и поставлены в саду его московского дома. Репортер шутку воспринял всерьез, и эта сенсация была напечатана в газете.
Вскоре к Шаляпину явился посыльный от Рахманинова с запиской: «Возможно ли посетить господина капитана завтра? Пушки еще не заряжены?»
Когда молодой Рахманинов вместе со своим другом Шаляпиным впервые появился у Л. Н. Толстого, у него от волнения дрожали колени. Шаляпин спел песню «Судьба» Рахманинова, затем композитор исполнил несколько своих произведений. Все слушатели были восхищены, грянули восторженные аплодисменты. Вдруг, словно по команде, все замерли, повернув головы в сторону Толстого, который выглядел мрачным и недовольным. Толстой не аплодировал. Перешли к чаю. Через какое-то время Толстой подходит к Рахманинову и говорит: «Я все-таки должен вам сказать, как мне все это не нравится! Бетховен — это вздор! Пушкин, Лермонтов — тоже!»
Стоявшая рядом Софья Андреевна дотронулась до плеча композитора и сказала: «Не обращайте внимания, пожалуйста. И не противоречьте, Левочка не должен волноваться, это ему очень вредно».
Через какое-то время Толстой снова подходит к Рахманинову: «Извините меня, пожалуйста, я старик. Я не хотел обидеть вас!»
«Как я могу обижаться за себя, если не обиделся за Бетховена?» — вздохнул Рахманинов, и с той поры ноги его не было у Толстого.
Однажды некий въедливый и не слишком грамотный интервьюер задал Сергею Васильевичу «умный» вопрос: что самое главное в искусстве? Рахманинов пожал плечами и ответил: «Если бы в искусстве имелось нечто самое главное, все было бы довольно просто. Но в том-то и дело, молодой человек, что самое главное в искусстве — это то, что в нем нет и не может быть чего-то одного самого главного…»
Известный пианист Иосиф Гофман написал Рахманинову восторженное письмо, где были такие строки: «Мой дорогой Премьер! Под «Премьером» я разумею: первый из пианистов…»
Рахманинов тут же отозвался: «Дорогой Гофман, существует такой рассказ: Некогда в Париже жило много портных. Когда одному из них удалось снять лавку на улице, где не было ни одного портного, он написал на своей вывеске: «Лучший портной в Париже». Другой портной, открывший лавку на той же самой улице, уже вынужден был написать на вывеске: «Лучший портной на всем свете». Но что оставалось делать третьему портному, арендовавшему лавку между двумя первыми? Он написал скромно: «Лучший портной на этой улице». Ваша скромность дает вам полное право на этот титул: «Вы лучший на этой улице».
Рахманинов часто повторял, что в нем восемьдесят пять процентов музыканта… «А на что приходятся остальные пятнадцать?» — спрашивали его. «Ну, видите ли, я еще немножко и человек…»
Периоды творческих сомнений у Рахманинова случались обычно не после провалов, а наоборот, после особенно удачных концертов, и переживал он их мучительно. Однажды, закончив выступление под бурный восторг публики, Рахманинов заперся в гримерке и долго никому не открывал. Когда дверь наконец-то отворилась, он никому не дал сказать и слова: «Не говорите, ничего не говорите… Я сам знаю, что я не музыкант, а сапожник!..»
Какой-то французской пианистке очень хотелось, чтобы ее прослушал Рахманинов. Наконец ей это удалось, и, явившись в его парижскую квартиру, она сыграла ему труднейший этюд Шопена без единой ошибки. Рахманинов внимательно выслушал исполнительницу, затем недовольно поднялся из кресла и произнес: «Ради Бога, хотя бы одну ошибку!» Когда пианистка ушла, он пояснил: «Это не человеческое исполнение, это же пианола какая-то, надо бы хотя бы раз ошибиться… Было бы, о чем поговорить. А так — хорошая пианола», — и, вздохнув, он безнадежно махнул рукой.