Когда мальчику исполнилось десять лет, пришло время подумать об образовании Саши. Отец хотел, чтобы он поступил в лицей. Однако родные уступили желанию всеобщего любимца — обязательно поступить в кадетский корпус. И его по семейной традиции отдали в Московский кадетский корпус в Лефортове. Новоиспеченный кадет оказался в привилегированном положении. Он жил в казенной квартире дяди, воспитателя этого корпуса. В корпус ходил только на занятия. Был освобожден от некоторых военных дисциплин. На выходные дни и в праздники его отпускали домой.
Сначала соученики отнеслись к нему насмешливо. Его называли «кадетом по случаю». Ему были не под силу строевые занятия с шестикилограммовой винтовкой в руках. Зато по общим предметам он несколько лет был лучшим учеником и получал награды.
Постепенно отношение к нему изменилось. Кадеты поняли, что он был «какой-то особенный», «не такой, как все». И главным образом это проявлялось в его музыкальной одаренности. Он участвовал в корпусных концертах. Иногда ему приходилось играть и для танцев. Один из товарищей по корпусу вспоминал: «Его хватали за руки, несли к роялю, и бедный композитор превращался в жалкого тапера. Никакие клятвы и уверения, что он не играет полек, вальсов и мазурок, не помогали. Его подталкивали под бока, щекотали (а щекотки он безумно боялся)… и заставляли играть. И он играл какие-то неслыханные, но очаровательные мелодии танцев, под которые отплясывали кадеты».
В 1883 году он начал регулярно заниматься игрой на фортепиано. Его первым учителем стал студент консерватории, в будущем известный музыковед и композитор, Г. Конюс. Впоследствии он вспоминал: «Вид у мальчика был тщедушный, он был бледен, роста малого, казался моложе своих лет… Слабыми, еле выдавливающими звук пальчиками сыграл мне, что именно не помню, но чисто и достаточно бегло». Как-то само собой появилось решение поступить в консерваторию.
Тогда же параллельно с занятиями в корпусе начались и его регулярные музыкальные занятия в классе известного преподавателя Московской консерватории Н. С. Зверева, у которого в ту пору уже учился Сережа Рахманинов. Два этих мальчика составят славу русской музыки, хотя поклонники их творчества будут разводить композиторов по разные стороны баррикады, окрестив Рахманинова архаиком и традиционалистом, а Скрябина — новатором, открывателем новых путей. Да и сами композиторы перестанут общаться. Это ведь только в школьных учебниках гении прошлого живут как одна большая дружная семья…
Зверев сразу увидел талантливость Скрябина. В отличие от других воспитанников, новый ученик не жил в пансионе, а приезжал на занятия из корпуса раза три в неделю. Занимался с ним Зверев с большим увлечением и часто приглашал других «зверят» послушать игру «маленького кадетика». Скрябин выступал и на знаменитых воскресных концертах Зверева, который собирал у себя каждую неделю крупнейших музыкантов Москвы. За молодым музыкантом сразу же закрепилась слава прекрасного пианиста.
Параллельно с занятиями у Зверева Скрябин начал брать уроки по теории музыки у Сергея Ивановича Танеева. Сергей Иванович, которого Глазунов не зря называл «мировым учителем», буквально взял юношу под свою опеку и очень внимательно руководил его музыкальным образованием. Можно с уверенностью сказать, что в лице Танеева судьба преподнесла молодому музыканту уникальный дар. В январе 1888 года, в возрасте 16 лет, Скрябин поступил в консерваторию. Он был принят без экзаменов в класс контрапункта С. Танеева. По существовавшей в то время в Московской консерватории традиции, все, кого Танеев, обладавший огромным авторитетом, брал в свой класс, принимались без экзаменов. По фортепиано его педагогом стал Василий Ильич Сафонов, крупный музыкальный деятель, пианист и дирижер. Сафонов очень ценил своего ученика и гордился им. Педализацию Скрябина он приводил в пример другим студентам: «Что вы смотрите на его руки? Смотрите на его ноги». Выражение «Сашкина педаль» было у него высшей похвалой. Он говорил о том, что рояль у Скрябина «дышал». Тот же Сафонов одним из первых почувствовал поэтическое обаяние творчества молодого Скрябина. Впоследствии он рассказывал: «Просыпаюсь при прелестных звуках чего-то. Не хотелось даже двинуться, чтобы не нарушить волшебного очарования. Спрашиваю потом: «Что это?» Оказался его Des-dur’ный прелюд. Это одно из самых лучших воспоминаний моей жизни».
Очень скоро Скрябин наряду с Рахманиновым обратил на себя внимание педагогов и товарищей. Оба они заняли положение консерваторских «звезд», подававших наибольшие надежды. На одном из экзаменов членом комиссии был знаменитый виолончелист К. Давыдов. В экзаменационной ведомости напротив фамилии Скрябина он написал: «Гениальные задатки».
В классе Танеева Александр занимался два года. Танеев ценил талант своего ученика и относился с большой теплотой к нему лично. Скрябин отвечал учителю глубоким уважением и любовью.
Его произведения этого периода написаны почти исключительно для его любимого инструмента. Сочинял он в эти годы много.
Года за полтора до окончания консерватории Скрябин переиграл правую руку, разучивая «Исламей» Балакирева и фантазию Листа на темы Моцарта. Это было одним из толчков для возникновения интереса к философским вопросам. «Первая серьезная неудача в жизни. Первое серьезное размышление: начало анализа… Первое размышление о ценности жизни, о религии, о Боге», — писал он.
Заболевание было тяжелым, и врачи говорили ему, что дело непоправимо. Но Скрябин решил не сдаваться и постепенно смог вернуться к инструменту. Это еще раз подтверждает его настойчивость, упорство. Спустя много лет он будет вспоминать: «Уже лет в 20 у меня было твердое убеждение, что я сделаю нечто большое. Смешно! Ведь я был тогда дерзкий мальчик, который ни на что не мог бы сослаться, кроме веры в себя».
В 1889 году Скрябин окончил кадетский корпус, а в 1892 году — консерваторию с малой золотой медалью по классу фортепиано. По композиции он не окончил консерваторию, так как, перейдя на старших курсах к А. Аренскому, «не сошелся с ним характером». Независимость, склонность ученика к творческой самостоятельности раздражали Аренского. Скрябин мог не выполнить все задание или вообще написать вместо него что-либо другое. «Задаешь ему одно, а он приносит совсем не то… Сумасброд какой-то!» — возмущался Аренский. Как-то он задал Скрябину скерцо для оркестра, а тот написал вступление к задуманной им опере. В общем, Скрябин ушел от Аренского и закончил консерваторию только по фортепиано. Имя Скрябина было занесено на мраморную доску при входе в Малый зал Московской консерватории наряду с именами самых выдающихся ее выпускников.
В период учебы Скрябиным было написано много произведений. Почти все — для любимого инструмента. Он сам составил список этих сочинений, состоящий из более чем 50 различных пьес. К сожалению, большинство из них не сохранилось или не было завершено. Но некоторые были напечатаны известным московским издателем П. Юргенсоном. Это было в 1893 году. Как начинающий композитор, Скрябин не только не получил за них гонорара, но должен был «за комиссию» еще и доплатить Юргенсону.
В феврале 1894 года Скрябин впервые выступает в Петербурге как пианист — исполнитель собственных произведений. Здесь он знакомится с М. Беляевым. Эта встреча сыграла большую роль в его жизни. Беляев был богатым лесопромышленником, который много сделал для русских композиторов. Большую часть своего капитала он выделил на пропаганду русской музыки и материальную поддержку русских композиторов. Для этого он создал собственное издательство, концертные организации — Русские симфонические концерты и Русские камерные вечера, учредил ежегодные премии имени Глинки за наиболее выдающиеся сочинения российских композиторов, организовывал конкурсы на создание камерных ансамблей. Через него завязались отношения Скрябина с Н. А. Римским-Корсаковым, Глазуновым, Лядовым и другими петербургскими композиторами, часто посещавшими знаменитые беляевские «пятницы».
Начиная с середины 90-х годов развертывается исполнительская деятельность Скрябина. Он побывал во многих городах России: Москве, Петербурге, Нижнем Новгороде, Одессе.