На головы орлов надевали своего рода клобук, сшитый из кожаных лент, который не мешал птичьему обзору. За клобук и крепились поводья, и я не раз видела, как во время выматывающих лётных тренировок, Анкхарат вынужден был приземляться, только потому что клобук слетал или сползал орлу на глаза, а от перегрузок рвались завязки на птичьей шее. Это был наиболее опасный момент для всадника, и мое сердце не раз замирало, когда Анкхарат приземлялся, что называется, без рук, держась только ногами.
Швинн носить кожаную сбрую наотрез отказался. Может быть, из-за меня. Я хохотала до икоты, когда увидела тигра в кожаной маске, словно из БДСМ-отдела. В ответ на мой смех чувствительный Швинн тут же отозвался оскорбленным рычанием, а мастера отпрыгнули в стороны, едва живые от страха.
Так что поводья пришлось прикрепить по старинке к ошейнику, как ни сокрушался мастер, но я клятвенно обещала ему, что не собираюсь воевать верхом на тигре, а для простых прогулок по лесу хватит и этого.
Кожевники переглянулись.
— Разве ты не готовишь тигра к гонкам перед Церемонией Очищением огнем? — удивился главный мастер.
Он даже выглядел чуточку расстроенным. Столько стараний, а красоваться придется перед белками.
— Разве я могу участвовать в гонках?
— Нет, женщина не может. Но ты можешь тренировать тигра. А наездником будет мужчина.
Черта с два я отдам Швинна какому-нибудь мужику!
Я поблагодарила мастеров и поехала обратно к каменным купелям. Пока мы добрались, сгустилась ночь. Какое-то время я возилась в темноте, снимая с тигра снаряжение, пока не поняла, что не вижу ни зги. Утомленный Швинн к этому времени улегся рядом и уснул, все еще с седлом на спине.
Я же сгребла в кучу хворост и сухие листья и велела им:
— Горите!
Ничего не произошло.
Я повторила попытку, но результата не было. Неужели дар оставил меня? Ведь после ритуала Матери я ни разу не обращалась к стихиям, может, они решили, что раз я боюсь их, то и повиноваться такой трусихе они не будут?
Когда я перепробовала все на свете формулировки, Швинн уже перевалился с живота на бок и видел седьмой сон, отголоски которого ловил передними лапами.
Я подняла голову — в побелевшем небе висела полная луна. Та же самая, круглое белое лицо, так похожее на недожаренный блин. Я улыбнулась ей, как старой знакомой, хотя я была знакома с ее значительно постаревшей версией в своем-то двадцать первом веке.
Я спросила луну:
— Почему у меня не получается?
Но лицо на поверхности луны только загадочно улыбалось, рассеянным белым светом заливая окрестности леса.
Что же изменилось, снова подумала я, и в сознании моментально всплыл ответ.
Язык.
Почти пять месяцев я говорила на одном только нуатле. Я даже думала на нем. А стихии как раз таки реагировали на мой родной язык. Когда я повторяла заклинания за Эйдером Оларом в подземной пещере возле горячего источника, ничегошеньки не произошло. Но стоило обратиться к огню на русском, как реакция превзошла все мои ожидания.
Я растерла ладони, предвкушая, как сейчас спалю кучку хвороста ко всем чертям и как языки моего пламени взмоют до самой луны, но вместо этого я так и осталась стоять с разинутым ртом и вытянутыми руками.
Я стала забывать русский. Невероятно, но чтобы вспомнить приказ, мне пришлось проговорить его сначала на нуатле, а потом — подумать только! — перевести на русский.
Так дело не пойдет, если впредь я хочу управлять стихией. Мне нельзя забывать родной язык. Можно попробовать отдавать приказы Швинну, если не ради него, то ради себя, он-то реагирует на интонацию, выражения моего лица и движения тела, когда я сижу в седле. Он и не почувствует разницы.
Но, по правде сказать, мне бы здорово помог словарь заклинаний, с помощью которого я могла бы регулярно повторять необходимые русские фразы. Иначе в нужный момент и, не дай Боги, более опасный, чем это противостояние с кучей хвороста, я запнусь и пиши пропало.
Но от Зурии многим раньше я узнала, что письменность в Нуатле была под запретом. А впервые столкнулась с неприятием письменных слов, когда Эйдер Олар стер мои конспекты, выцарапанные палкой на земле.
До великих потопов жрецы пользовались свежими глиняными табличками, чтобы записывать историю Нуатла, говорила Зурия, но после природных катастроф история стала передаваться исключительно устно.