«Прости, если сможешь».
— Анкхарат… — прошептала я.
— Посадите ее к ним, — распорядился жрец.
Меня обступили жрецы, подхватили под руки, повели к краю пристани. Ближайший к нам гребец поднялся в лодке на ноги, протянул мне руки. Я стояла и смотрела на эти руки, покрытые мозолями, и не понимала, чего от меня хотят, куда везут, зачем, почему, что вообще, черт возьми, происходит…
Жрец в белых одеждах протянул мне чашу с чем-то белым.
— Прими это как наказание.
Что это? Яд? Не оправдала надежд и все, с глаз долой из сердца вон?
Я посмотрела на Анкхарата. Он вообще был единственный, кого я, кажется, видела на том причале.
Его лицо ничего не выражало. Руки были сжаты в кулаки.
— Пей! — крикнул жрец.
Я вздрогнула. Протянула руку, он вложил мне в ладонь чашу.
Не отрывая глаз от Анкхарата, выпила содержимое. Вкуса не почувствовала. Мне было плевать.
Причал под моими ногами покачнулся. Кто-то снова протянул мне свои руки. Нет, нет!… Я должна была ждать его шесть дней, а не вечность, нет!
— Анкхарат!!!!
Они были все одинаковы. Они все были на одно лицо.
Десять мужчин, повернувшись ко мне спиной, покидали пристань.
Ни один не обернулся на мой крик.
Меня чуть ли не столкнули в лодку, усадили на свободное место.
Я могла никогда больше не увидеть его. Он знал. Он прошел этот путь уже трижды. И теперь в четвертый раз.
А еще он ведь просил простить его. Он знал. Еще тогда знал, чем все кончится.
Я вскочила на ноги. Слишком резко для маленькой лодочки. Борта дернулись, захлебнув воды. Женщины охнули и вскрикнули. Гребцы ругнулись, потянулись ко мне.
Но я сложила руки рупором и крикнула:
— Будьте вы все прокляты! Слышите? Будьте вы прокляты!!
Мне казалось, что время бесконечно, что вечность впереди, что я справлюсь с традициями, ритуалами и жрецами и буду счастлива. Как же.
Причал отдалялся. Вода в реке искрила нестерпимо, женщины негодующе перешептывались. Меня качало из стороны в сторону, но я стояла. Один из гребцов держал меня, чтобы хотя бы не дергалась.
А я глядела. Как будто отведи я взгляд в сторону, и с прошлым будет покончено. А десять мужчин садились верхом на орлов.
Кажется, зелье, наконец, подействовало — колени подогнулись, я рухнула на скамью. Они уложили меня на корме. Я оставалась в сознании, но двигаться уже не могла.
А после они спокойно продолжили путь вниз по течению. Прочь от Сердца Мира.
К Острову брошенных жен.
* * *
Меня предали.
Я мчусь по шоссе, не разбирая дороги. Встречных машин мало. Я не на велодорожке, и мне сигналят. Я еду слишком быстро, но иначе я не могу. Мои ноги горят огнем. До дождя я откатала «на отлично» свою норму на тренировке. Но кому какое дело, верно?
Ведь меня предали.
Дождь заливает мне глаза. На мне нет очков. Я не останавливаюсь, чтобы найти их в седельной сумке. Я шпарю вперед, сквозь туманную морось, которая размывает серое полотно дороги.
А может, виноваты слезы.
Я мчусь вперед. Щурюсь из-за слепящих фар. Они множатся на мокром асфальте, растягиваясь в желтые полосы. Это могло бы походить на праздник, столько иллюминации… Если бы не слезы.
Секундное дело — протереть глаза тыльной стороной ладони. Я так уверена в себе.
Я отпускаю руль. Всего на миг.
На такой скорости внезапно отнимать одну из рук — чревато. Переднее колесо может вильнуть. В ту сторону, с которой сохраняется давление на руль.
Если бы я не была правшой, меня могло бы вынести на встречку.
Лужи нарушили сцепление между шинами и асфальтом. Колесо вильнуло.
Когда моя правая рука снова легла на руль, велосипед уже жил собственной жизнью. Я нажала на тормоз. Но переднее колесо, оторвавшись от земли, уже зависло над канавой.
Меня выбило с сидения, но шнурок правого кроссовка зацепился за педаль. Эту ногу я и сломаю в нескольких местах. Но прежде ударюсь головой об дерево. Шлем погасил удар. Но я словно бы оказалась внутри колокола во время колокольного звона.