Вошел замполит Иванов. Скиба сказал:
— Вот она где, злополучная «щель». Как же это мы с тобой раньше не догадались? Вот здесь... — и снова обвел правый верхний угол. — Ну, давай теперь составлять донесение.
Они сели и стали писать:
«Десятого июня нарядом, во главе с сержантом Иваном Шатовым, в составе проводника служебной овчарки Гроза младшего сержанта Виктора Аронина, младших сержантов Никифора Семака и Андрея Полозина были задержаны белогвардейцы, доверенные лица атамана Семенова, крупные разведчики из группы «Ямато» майора Исии Амокасу: Алексей Иванович Попов (кличка «Барс») и его двойник Елпидифор Елизарович Караулов (кличка «Кобра»)...»
— Ладно! — говорил Скиба. — Давай пиши дальше.
«...Всему составу наряда за мужество, бесстрашие и высокую чекистскую бдительность объявлена перед строем благодарность. Ходатайствую перед командованием о награждении их ценными подарками».
Скиба взял со стола лист, пробежал его глазами и сказал негромко:
— Добре!
В дверь постучали.
— Войдите! — сказал начальник.
— Товарищ начальник, Тамара Федоровна просили...
— Знаю. Отставить. Передайте — сейчас придем.
Проводив дежурного лукавым взглядом. Трофим Михайлович сказал замполиту:
— Ну что ж, Иван Семенович, раз Тамара Федоровна приказала, стало быть надо итти. Сегодня, кажется, блины...
Над огромной лесистой сопкой ветер рассеял облака. Поднялось высокое, жаркое полдневное солнце.
Пальма
Я прибыл на «Ястребиный утес» с запиской нашего капитана, как говорится, к шапочному разбору. Все щенки были разобраны, и лишь один хиленький, болезненный щенок копошился на дне плетеной корзины. Проще было бы забрать записку и уйти, но я почему-то не спешил с этим. Я никак не мог примириться с мыслью, что щенок Долины никуда не годился.
— Ну, берете? — спросил старшина, которому, видно, уже надоело возиться со щенками. — Дареному коню, знаешь, в зубы не смотрят.
— Так это ж не конь, а щенок беззубый! — ответил я. — Ладно! Беру.
Я достал кусочек сахару, и щенок прильнул к моей ладони теплыми губами. И только теперь я заметил, какая у него умная морда, какие колючие, быстрые глаза с зеленой искоркой, как у волка.
— Нет, браток, все-таки из него выйдет хорошая собака! — сказал я.
Старшина шутливо улыбнулся:
— Конечно, собака из него со временем, пожалуй, и вырастет.
Завернул я щенка в теплое байковое одеяльце, спрятал под полушубок, вернулся к своим на Зайчиху.
Время показало, что я был прав.
Изо дня в день собачонка добрела, крепла. А через год она уже стала выявлять свои лучшие качества. Правда, она немного не вышла ростом — больше росла вширь, — но зато ум, память, нюх были редкостными. А мертвой хватке ее не нужно было учить.
Шерсть у собаки определилась темнорыжая, почти коричневая, а вдоль спины текла серебристая полоса, тонкими ручейками сбегая ко всем четырем лапам.
За удивительную красоту мы прозвали ее Пальмой.
По торопливым шагам дежурного, пришедшего за мной, Пальма поняла, что предстоит длительный поиск. Она прыгнула ко мне на койку, стащила одеяло и принялась тормошить меня.
Как и полагалось по тревоге, через три минуты я стоял перед начальником, выслушивая приказ. Пальма сидела у моей левой ноги, насторожив уши.
— Особенно тщательно обследуйте орешник, — сказал начальник заставы. — Затем повернете к Зеленому озеру, оттуда напрямки к Козьей сопке. Поиск предстоит трудный. В полночь прошел дождь. Ясно?
— Ясно, товарищ начальник! — ответил я, повторив приказ.
— Идите!
Пальма рванулась к дверям, толкнула их передними лапами и выбежала во двор.
Было темно и сыро.
Отойдя от заставы, я дал овчарке свободу.
Пальма влетела в густые заросли, раздвинула их мордой — и тут же отскочила назад. Холодные капли, брызнувшие в глаза, заставили ее отступить. Потом она снова пошла вперед, шелестя кустарником. Иногда она оступалась на кочках, и под ее лапами хлюпала вода. В темноте было очень трудно ориентироваться, и где Пальме легко было проскользнуть, мне нужно было продираться с большим трудом.
Далеко за лесом, на горизонте начинало проясняться, а здесь, куда даже днем плохо проникал свет, было темно. Заросли орешника тянулись довольно долго, и когда мы вышли из них, у меня не попадал зуб на зуб, так я продрог. Я подозвал Пальму, достал из кармана кусок сахару, дал ей и затем тихо, тревожным полушепотом сказал: