— Иди, Пальма, здесь чужой...
Этого было достаточно, чтобы насторожить ее. Я не очень верил, что она быстро обнаружит след. Если он и был, то ночной дождь давно смыл его. Я стал прислушиваться к шорохам. Но в лесу столько разных шорохов, что разобраться, какой из них посторонний, не всегда удается.
Пальма остановилась. Я стал за широкий ствол дерева, притаился. Пальма снова побежала вперед. Я потянул ее к себе, но собака не подчинилась и повисла на ошейнике.
— Где чужой, Пальма?
Она прыгнула через куст.
«След!» — мелькнуло у меня в голове.
Я дал ей свободу, зажав в руках самый конец поводка. Пальма настойчиво рвалась вправо, в сторону Козьей сопки. На подступах к ней лежало заросшее тиной болото. И только мы перешли его, Пальма побежала к покатому лесистому склону. Вверх на сопку она пошла медленно. Вдруг Пальма метнулась в сторону, схватила что-то зубами, принесла.
— Хорошо, Пальма, хорошо, ищи, чужой...
Это была калоша. Я понял, что нарушитель, как они это часто делают, сменил здесь обувь. Бывает, что по нескольку раз чужие меняют обувь в пути. То наденут калоши, то ботинки, то резиновые тапочки, то сапоги. Самые опытные лазутчики, чтобы обмануть пограничника, обуваются с хитростью: носками назад... Но для Пальмы это ничего не значит. Схватив след, она поведет туда, куда ушел нарушитель.
Поднялись на вершину Козьей сопки, — второй калоши собака не находила. Пробежав по каменистому гребню, она кинулась вниз. Я еле поспевал за ней. Пальма остановилась, тяжело дыша. Потом она прыгнула к молодому дубку, схватила что-то зубами. Это был опорок русского сапога.
— Так и есть! Игра началась!
Сбежав с сопки, я очутился в узкой пади, заросшей шиповником. Я ободрал руки об острые иглы. След повел нас через падь на вторую сопку. И тут моя Пальма пошла верхним чутьем. Склон сопки был посыпан нюхательным табаком. Он обжигал ей ноздри.
Уже стало светать, когда мы вышли на поляну. Поиск усложнился. След подвел нас к озеру и исчез. Чтобы снова поймать его, нужно обойти озеро, установить, в каком месте нарушитель вылез из воды. И странное дело, от озера след пошел в сторону нашей заставы. Не ошиблась ли Пальма? Не устала ли?
Я повторил поиск. Но и на этот раз Пальма повела меня к нашей Зайчихе. Значит, нарушитель сбился с пути.
Туман опускался с сопок и полз сквозь густые заросли. Он обволакивал сосны, тянулся по кустам орешника.
Обнажилась узкая просека, и в нее хлынул первый утренний свет. Оглядываюсь — и вижу три знакомых сосны. Значит, до заставы два километра. Но может ли быть, чтобы чужой человек здесь прошел, не столкнувшись с ночным дозором?
Пальма рвется вперед, тяжело дышит, стучит зубами.
Через полчаса мы врываемся с Пальмой во двор нашей Зайчихи. Собака бежит к кладовой, где хранятся продукты, рвет зубами замок.
Да что же это такое?
Вот, думаю, выйдет капитан, измерит меня насмешливым взглядом и произнесет свою любимую фразу: «Ну и орел же вы у меня!» Шутка ли, потерять след нарушителя!
«На Зайчихе, в каптерке, шпион сховался!» — вот смеху-то будет.
Меня берет злость. Я с такой силой дергаю поводок, что у овчарки перехватывает дыхание и она падает. Но тут же вскакивает и снова бросается к кладовке.
И вот, звеня шпорами, на крыльцо выходит капитан Седых. За ним, держа в вытянутой руке часы и весело улыбаясь, идет незнакомый мне офицер.
— Товарищ капитан, прикажите открыть каптерку, — обращаюсь я к начальнику. — Пальма нервничает.
— Нервных нам не надо! — отвечает он строго, измеряя меня колючим взглядом. — Успокойте Пальму!
Незнакомый офицер захлопывает крышку часов и обращается к нашему капитану:
— Да, эта овчарка покрепче Долины!
Я не понимаю, о чем идет речь.
— Что же у нас там, вместо крупы и сала — нарушители? — смеется капитан Седых. — Ну и орел вы у меня!
Я виновато отвожу взгляд в сторону.
А Пальма все время рвет замок зубами.
— Отведите собаку на место! — говорит капитан. — Молодец, Таволгин. Не осрамил нашу Зайчиху.
И только теперь я понял, что это была поверка.
В кладовке скрывался ефрейтор Ковалев. Он-то попутал нас резиновой калошей и опорком русского сапога. Он-то и петлял по ночному лесу.
— Не выпускайте Пальму до завтрашнего дня. Быть может, она это забудет.
— Слушаюсь — говорю я, но твердо знаю, что не скоро забудет она запах следа.
Не сразу удалось успокоить собаку. Она нервничала, весь день не принимала пищи. Она сидела у окна и не спускала глаз с каптерки. Не знаю, когда выпустили оттуда ефрейтора, но на другой день, когда Ковалев вместе с товарищами пришел на волейбольную площадку, Пальма выскочила во двор, сбила его с ног и чуть не вцепилась в него зубами. Хорошо, что в этот момент я оказался поблизости.