Внутри послышались осторожные шаги. Потом в окне мелькнула тень старого жень-шеньщика Ли-фу.
— Открывай, хозяин, быстро!
— Что капитана надо? — спросил он.
— Открой-ка быстрее двери!
— Моя тихо живи, — сказал старик, протирая рукавом заспанные глаза и почесываясь. — Жень-шень искай.
Я прикрикнул. Это сразу подействовало: Ли-фу засеменил к дверям, откинул засов, чуточку приоткрыл их. Пальма сильно толкнула двери, и старик, увидав собаку, отстранился. Я подбежал к Пальме и снял поводок.
— Гости у тебя есть? — спросил я старика, который держал темные, худые руки на животе и весь дрожал.
Нам было известно, что у него иногда ночуют охотники, и не исключено было, что неразборчивый Ли-фу мог предоставить ночлег и чужому человеку.
На нарах, тесно прижавшись друг к другу, спали трое. Пальма никого из них не тронула. Заскочив под нары, она долго рылась там в куче хлама и вытащила оттуда резиновый сапог. Я взял у нее сапог и поставил на табурет. Пальма бросилась обратно под нары, поворошила хлам и принесла мне в зубах второй сапог.
— Ищи, Пальма, там чужой! — Но она, тыча мордой в сапоги, не двигалась с места. Я понял, что один из троих, спавших на нарах, чужой. Но кто же?
Люди стали ворочаться под старым одеялом. Я подумал об опасности.
— Пальма, ищи!
Собака вскочила на нары, сорвала зубами одеяло, прошлась по телам людей, но, странно, — никого не тронув, спрыгнула на пол.
— Встать! Руки вверх!
Двое поднялись сразу, а третий стал растирать колено. Пальма потянула его за штанину.
Свет с улицы — хотя было уже утро — плохо проникал в фанзу. Я незаметно локтем выдавил стекло в раме.
Старик ничего не сказал на это. Остановившимися глазами глядел он на Пальму. Ее он очень боялся.
— Ли-фу, где чужой?
— Не знаю, капитана. Люди приходи, деньги мало-мало плати, сыпи ночку. Кто знает, какой люди чужой, какой сывой?
Я ощупал у всех троих карманы, но ничего, кроме трубок и табака, не нашел.
— Всем лечь на пол! Лицом вниз!
Они сразу же подчинились. Ли-фу стоял в нерешительности.
Вся эта сцена продолжалась не более трех минут. Пальма возбужденно бегала по фанзе, принюхиваясь к каждой вещи, шарила по углам. И вдруг опять вскочила на нары и ощетинилась. Присев на задние лапы, она прыгнула в темный угол между печкой и стеной.
Я сорвал с пояса гранату. Старик Ли-фу отскочил. Пальма вытаскивала оттуда чужого. Она вцепилась зубами в воротник ватной куртки, и человек, вобрав в острые плечи нечесаную голову, отстранялся от собаки локтями.
— Пальма, фу!
Она отпустила его.
Передо мной предстал лохматый худой детина в синем, стеганном на вате костюме. Сморщенное, перекошенное от страшной физической боли лицо его выражало испуг.
— Оружие есть?
Он отрицательно замотал головой.
Пальма, следившая за малейшим движением чужого, отошла от него и уже более спокойно вернулась в темный угол, где прятался нарушитель. Она выбросила оттуда вещевой мешок. В нем загремели какие-то железные предметы. Я поднял мешок и положил рядом с резиновыми сапогами.
— Твои? — спросил я.
Он молчал.
— Сапоги твои?
Он посмотрел на мои разутые ноги и пробормотал что-то непонятное. Я подумал, что он предлагает мне надеть их. Я усмехнулся.
— Ли-фу, — сказал я старику, — принеси-ка мои сапоги. Они лежат там, в сенях.
Он сделал только шаг к двери, и Пальма загородила ему дорогу. Она знала, что теперь нельзя никого выпускать из фанзы.
— Пальма, там сапоги. Тащи их сюда.
Она кинулась в сени, принесла сапоги.
— А ты, — сказал я чужому, — свои надень!
Мне хотелось проверить, впору ли они ему. И только он потянулся за сапогами, овчарка бросилась к нему.
— Пальма, фу!
Она успокоилась.
Что говорить, это были, конечно, его сапоги.
В мешке оказались ломик, гаечный составной ключ, складной охотничий нож и две бутылочки с желтоватой жидкостью. На одной из них была наклейка — череп с двумя скрещенными под ним костями. Это, несомненно, яд.
— Худого ты приютил человека, Ли-фу, — сказал я старику. — Помнишь, мы предупреждали тебя, чтобы осторожней был с незнакомыми людьми...
Он поднял дрожащие, темные руки со сжатыми кулаками, потряс ими над головой и зарыдал.
Проверив документы у тех, что спали на нарах, и убедившись, что они не связаны с чужим, я отпустил их. Они оказались жителями лесного стойбища, искателями корня жень-шень.
Чужого и Ли-фу я вывел на улицу.
Над тайгой вставала яркая утренняя заря. Я достал из кармана два куска сахару и дал Пальме. Она с удовольствием съела их.