— Ясно! Разрешите итти?
...Снегу намело за ночь горы. Козья тропинка, которой предстояло итти Васадзе, спиралью вилась вокруг высокой каменной сопки, от подножия до самой вершины. Даже в летнее время по ней было опасно ходить. Чтобы не свалиться в пропасть, нужно было балансировать руками, делать цирковые номера, как в шутку говорили пограничники. Трудно подняться и еще труднее спуститься. Но сопка Медвежья лапа возвышалась над всем хребтом, и с ее вершины далеко просматривалась река.
Лучше Вахтанга Васадзе никто не знал Козью тропу. И сегодня, когда намело столько снегу, выбор начальника не случайно пал на ефрейтора.
Вахтанг родился на Кавказе. С детства привык он к горам. Попав на Хинган, быстро освоился с местностью. На каждом шагу он находил близкое сходство с родной природой Кавказа. Когда же впервые нашел в сопках заросли дикого винограда, то с восторгом рассказывал об этом целую неделю.
— Правда, у нас он чуть-чуть послаще, — говорил он, пробуя кислые, твердые ягоды. — Ничего, к бархатному сезону созреют.
Поздней осенью, когда виноград на сопках прихватывало первым морозцем, он приносил его на заставу полными плетенками.
У Васадзе на Кавказе осталась любимая девушка Эттэри, студентка театрального техникума. Она писала Вахтангу письма на родном языке, и он переводил их товарищам.
«Я горжусь тобой, Вахтанг, — читал он, — и жду тебя. Передай мой комсомольский привет твоим боевым друзьям. И хотя не знаю никого из них, но люблю их всех горячо».
— То, видно, гарна дивчина, — говорил киевлянин Игнат Деревянко.
А мариец Титов, маленький, розовощекий солдат с немного приплюснутым носом и острыми глазками, даже заочно влюбился в Эттэри.
— Знаишь, — говорил Титов, — такая девишка... — и, махнув рукой, неопределенно восклицал: — Ух!
— Давайте, друзья, напишем ей, — предложил Виктор Билетников, с которым Васадзе особенно дружил и о котором Эттэри давно знала из писем своего возлюбленного.
И письмо было послано. До самых мельчайших подробностей описали они природу Хингана, перечислили все цветы, какие растут в сопках, все ягоды, в том числе, понятно, и виноград. Амур расписали в таких красках, с таким воодушевлением и торжественностью, что некоторые пограничники даже удивились, какая это на самом деле величественная и могучая река. Больше всех, конечно, старался Васадзе...
Пограничник подошел к подножию сопки и в раздумье остановился. Весь склон со стороны Амура был заметен снегом. Там, где начиналась Козья тропа, стоял высокий, в рост человека сугроб. Васадзе достал из-за пояса маленькую лопатку, принялся разгребать снег. Так, расчищая тропу, он неуклонно поднимался вверх. Итти приходилось боком, прислонясь спиной к склону сопки. Главное — благополучно добраться до первого поворота. Дальше тропа шла с неподветренной стороны и, видимо, не всюду была заметена снегом. Но итти по снегу осталось не менее ста шагов, а каждый шаг стоил многих усилий. Иногда Васадзе неловко поворачивался, и левая нога соскальзывала с тропинки. Трудно было ориентироваться в мутной полутьме вьюжного рассвета.
Васадзе подумал:
— Может быть, переждать, не итти дальше?
Однако хотелось преодолеть самый трудный участок пути, поскорей добраться до первого поворота.
Когда немного прибавилось утреннего света, Васадзе, к своему удивлению, заметил, что до поворота осталось всего несколько шагов. Он вспомнил, сколько у него ушло времени на то, чтобы расчистить тропинку, и ужаснулся. Ему уже давно следовало быть на вершине сопки...
...Козья тропинка дальше была почти чистой, только у самой вершины она оборвалась, занесенная снегом. Но он не стал расчищать ее, дорожа временем, и, увязая по колени, пошел по снегу.
Он подобрался к самому гребню, не чувствуя холода. Расстегнув полушубок, пощупал гимнастерку. Она оказалась совершенно мокрой. Не теряя больше ни минуты, он разгреб снег, примостился за камнем, замаскировался и стал наблюдать в бинокль. Первое, что он увидел на том берегу, был дым, клубившийся из высоких деревянных труб. Самые фанзушки стояли в глубоком снегу, и от этого трубы казались еще выше, чем они были на самом деле. Васадзе пересчитал их. Все было как прежде. Двенадцать фанз — и столько же труб. Слева, на краю деревни, стояло здание полицейского поста с вышкой на черепичной крыше. Он перевел бинокль на вышку и заметил, что под деревянным грибом стоит часовой, весь, до бровей, закутанный в тулуп. Дальше, за вышкой, была сопка, и по склону ее сбегала свежепротоптанная тропа. Может быть, крестьяне ходили за хворостом? Но ведь им запрещено ходить возле поста, огороженного невысокой глинобитной стеной и двумя рядами колючей проволоки. Значит, кто-то из японо-маньчжур поднимался на сопку. Может быть, оттуда они и ведут усиленное наблюдение за нашим берегом...