— Какие ещё крокодилы?
— Вот есть крокодилы. В общем-глобальном смысле они могут летать или не летать. Почему?
— Теперь уже я чего-то не понимаю, — сказал Славик. — Это юморист какой-то? Или откуда?
— Не экзистенционально. Так почему же люди счастливы?
— Потому что они так запрограммированы. Это тоже часть алгоритма; вернее, это его направленность, конечная цель — всеобщее счастье. Так сказать, последняя ступень эволюции — homo felix, человек счастливый.
— Так это же прекрасно! — воскликнула Инна.
— Но ведь это счастье одинаковое на всех!
— Ну и что? Какая разница, какое оно, одинаковое или нет? Это же счастье!
Славик молчал. Глядел Инне в глаза покорно, как преданный пёс смотрит на своего хозяина. Она засмущалась и отвернулась.
— Что ты хочешь сказать? — спросила робко.
— Хочу сказать, Инка-Паутинка, как это здорово, что я тебя встретил!
— Правда?
— Конечно. С тобой мы можем нормально поговорить, как белые люди. Мне уже давно не с кем было вот так поговорить.
— Значит, это так сложно — найти с кем поговорить?
— Поживёшь здесь с моё — сама поймёшь.
Это «поживёшь с моё» прозвучало для Инны, как удар хлыста. Не хочу я здесь жить с твоё! Я хочу уйти! Разве это так трудно понять? Разве это так трудно… Мысль осталась незаконченной; она ничего не сказала вслух.
— Всеобщее счастье, — продолжал Славик, — это и правда было бы прекрасно. Если бы программа иногда не ошибалась.
— А она ошибается?
— В любой программе есть ошибки. Это как аксиома. В ихней — тоже. Вот родился человек — что происходит? Берётся голый паттерн и под него генерится хренова куча параметров. Может тысячи, может десятки тысяч… У каждого параметра — свой диапазон. А теперь дальше. Во-первых, я не уверен, что они правильно отслеживают все комбинации. А если из двух параметров каждый по отдельности допустимый, то ещё не факт, что их сочетание будет допустимым. Во-вторых, просто случайный сбой. Бац! — и вот тебе какой-нибудь параметр зашкалил. Всего один на тысячи — но уже имеем брак. Человека, изначально непригодного для стандартного счастья. Причём я выделяю это слово: изначально!
— То есть ошибку можно было бы с самого начала исправить?
— Можно. Но фиг они тебе что исправят.
— Почему?
— А потому что они непогрешимы! Это тоже вроде аксиомы: они не могут ошибаться в принципе. Какая к чёрту ошибка? Это не ошибка, это высший замысел, который вашим примитивным умишкам не дано понять! Ну вот родился человечек, мог бы стать хорошим художником. Не гением, допустим, ничего чтобы из ряда вон — но жил бы себе спокойно, на хлеб своими картинами зарабатывал, и был бы счастлив. Так нет — случился у него баг в голове. И вместо одного стандартного счастья имеем тридцать миллионов стандартных трупов. Так что же — ошибка? Ничего подобного! Всё это тоже часть их охренительного эксперимента, часть пути к всеобщему счастью!
— Ты это о ком говоришь? — спросила Инна.
— О Гитлере. Ну, тут пример как бы хрестоматийный… А скольким людям эти баги жизнь испоганили, так что никто об этом и не знает?
— А почему бы тогда нам самим не исправлять их ошибки?
— И это можно. Только не так, как хотелось бы им.
— А как?
— По всякому… Да вот хотя бы перед тобой живой пример сидит.
— Хм… С тобой-то что не так?
— Вот то и не так. Ты вот, к примеру, сюда за деньгами пришла?
— Не для себя, — поспешно сказала Инна.
— А для кого же?
— Одного хорошего человека. Это просто как вопрос жизни и смерти.
— Ясно, — сказал Славик. — Но, в сущности, не важно. Ты пришла, чтобы отстреляться, получить бабки и уйти на фиг — это главное. А я сюда убежал. Насовсем.
— Во как? От ментов, что ли, ныкаешься?
— Ничего подобного. От всеобщего универсального счастья.
Инна раскрыла рот от изумления.
— Ага, удивил! — радостно воскликнул Славик. — Так и знал, что ты удивишься. Ну я же когда-то жил обычной жизнью. Универ закончил по компьютерным наукам — между прочим, очень даже успешно. Работа у меня была вполне ничего себе, зарплата — даже более чем. Дальше: я был, можно сказать, без пяти минут женат. И вот однажды вечером я представил… Один день из жизни: подъём рано утром. Зарядка, душ, завтрак по-быстрому, что попадётся под руку. Доброе утро, милая — как спалось? — спасибо, хорошо, а тебе? — просто замечательно — ну, мне пора! — поцелуй на прощание. Работа от звонка до звонка, обеденный перерыв, традиционные перекуры, традиционные сплетни о начальнике и его секретарше. Вечером — домой, по дороге — в магазин, купить хлеба и ещё чего-нибудь, смотря по степени опустошённости холодильника. Привет, дорогая — как дела, какие новости? — ничего особенного, всё в порядке, ты тут как? — у меня всё замечательно! Скромный домашний ужин, телевизор, на выбор: сто первая серия бесконечного мыла — лохотрон для неудачников — футбольный матч — очередные политические разборки. А теперь в кроватку, устроим небольшую сексуальную оргию только для двоих. Собственно оргия — ах, мне никогда не было так хорошо! — да, это было прекрасно, но мне завтра утром рано вставать — конечно, милый, спокойной ночи! — и тебе спокойной ночи, моя крошка. Восемь часов нормального здорового сна, снова пробуждение — и опять всё сначала. И так каждый день, изо дня в день, десять лет подряд, двадцать, тридцать…
— Ну и? — спросила Инна выжидающе.
— Это же ужасно! — сказал Славик искренне.
— Не вижу ничего ужасного.
— Конечно, ты не видишь. Ты же нормальная девушка. А я, когда это всё представил, то понял: надо немедленно что-то делать. Иначе не выдержу, и хана. Сказано — сделано. И вот я здесь.
— Да-а-а… — только и протянула Инна.
— И знаешь, Инка, я счастлив. Не по программе, не так, как нужно им, по-своему — но счастлив. По мне, счастье — это не то, чего ты можешь ждать каждый день. Его вообще не ждёшь. Оно просто валится вдруг тебе на голову, огорошивает со страшной силой, и ты даже не знаешь, что с ним делать. Ты спрашиваешь: ну на фига мне это сдалось? — и вдруг понимаешь: чёрт меня на хрен раздери, ведь это же оно! Оно здесь и сейчас, и ты вцепляешься в него пальцами всех конечностей, потому что знаешь: такое больше никогда не повторится. Только сейчас, и никогда больше! Вот это — мой вариант счастья, и я нашёл его здесь. У меня нет никаких постоянных обязанностей, никаких глупых каждодневных ритуалов. Я ни от кого не завишу и от меня никто не зависит. Я никому не нужен, никому ничего не должен, я свободен! Никаких претензий к миру, никаких претензий к людям, никаких претензий к себе. И самое главное: я не имею ни малейшего понятия, чем меня встретит завтрашний день. Разве это не прекрасно?
— Не знаю… По-моему, как раз это — ужасно.
— Ну ясное дело. У тебя ведь нет такого бага.
Он мне не поможет, подумала Инна. Причём не потому, что не захочет. Просто ему не нужен выход. Он провёл здесь чёртову уйму времени, и даже не пытался его искать. Даже не пытался — теперь она не сомневалась в этом. Конечно, он смог бы защищать её, развлекать интеллектуальными беседами… Может, это было бы в своём роде не так уж и плохо. Но, ради всего святого, она не собирается провести здесь всю оставшуюся жизнь!
— Да, Славик, у меня нет никаких багов, я всего лишь дура обыкновенная, я хочу обычного, стандартного, пускай даже запрограммированного счастья, и я мечтаю отсюда выбраться!
— Ну, Инка, вот этого только не надо, ты совсем даже не дура! А что насчёт багов — так я думаю, почти у каждого они есть, только не у всех в настолько явном виде.
Ну ясно, проскочила вялая мысль, «выбраться» он пропустил мимо ушей, как будто и не слышал вовсе.
— Хочешь сказать, и у меня тоже?
— Почему нет?
— А как тогда определить?
— Вообще-то просто. Это должно быть что-нибудь абсолютно бесполезное, или даже вредное. Но ты от него ни за какие шиши не откажешься. Есть что-то такое?
— Не знаю…
— А ты подумай. Вот когда ты одна остаёшься дома и нет ничего важного, чем обычно любишь заниматься?
— На синтюке играю, — сказала Инна и вдруг поняла, что попала в точку: бесполезное, в общем-то, занятие — но она от него не откажется. Ни за что и никогда.