Сильно он призадумался, в котором доме ему жить? Посоветовались между собой обе семьи и построили золотой мост через реку. Стал юноша жить полмесяца в одном доме, полмесяца в другом.
По всей Японии пошла о нем слава как о великом целителе. Многих людей вылечил он живой иглой. А вот мертвая игла ему так и не пригодилась: врагов не было.
Как-то раз переходил юноша по золотому мосту с одного берега на другой.
По правую его руку идет красавица-жена, а по левую руку другая, столь же прекрасная. Под ногами золотой настил так и сверкает. Тут вспомнил юноша, что уже видел все это однажды — в своем новогоднем сне.
ВЕЧЕР ТРЕТИЙ
КАК ЖУРАВЛЬ ЗА ДОБРО ОТПЛАТИЛ
В старину жили у подножья одной горы старик со старухой. Сердце у них было доброе, жалостливое.
Однажды в снежный зимний вечер пошел старик в лес за дровами.
— А ты, жена, оставайся дом сторожить да меня поджидать.
Нарубил старик большую охапку дров, взвалил на спину и начал спускаться с горы. Вдруг слышит он поблизости жалобный крик. Глядь, а это журавль попался в силок, бьется и стонет, словно на помощь зовет.
— Ах ты, бедняга! Ну ничего, потерпи немного... Сейчас я тебе помогу.
Освободил старик птицу из силка. Взмахнул журавль крыльями и полетел прочь. Летит и радостно курлычет.
Настал вечер. Собрались старики сесть за ужин. Вдруг кто-то тихонько постучался к ним.
— Кто бы это мог быть в такой час?
Выглянул старик за дверь. Стоит за порогом красивая девушка, вся запорошенная снегом.
— Заблудилась я в горах,— говорит.— А на беду, сильно метет, дороги не видно.
— Заходи к нам,— приглашает старуха.— Мы гостье рады.
— На дворе лютый холод. Видно, ты озябла. Обогрейся у огня,— подхватил старик.
Зашла девушка в дом к старикам, села возле очага.
— Вот мне и тепло стало. Хочешь, бабушка, разомну тебе плечи?
— Вот спасибо, доченька. Как тебя по имени зовут?
— Зовут меня о-Цу́ру.
— О-Цуру, Журушка, хорошее имя,— похвалила старуха.
Пришлась старикам по сердцу приветливая девушка. Жалко им стало с ней расставаться. На другое утро собирается о-Цуру в путь-дорогу, а старики ей говорят:
— Мы одиноки, нет у нас детей. Останься с нами навсегда.
— С радостью останусь, я ведь тоже одинока... А в благодарность за вашу доброту натку я для вас хорошего полотна. Об одном только прошу, не заглядывайте в комнату, где я ткать буду.
Взялась девушка за работу. Только и слышно в соседней комнате: кирикара тон-тон-тон.
На третий день вынесла о-Цуру к старикам сверток узорчатой ткани.
— Красота-то какая! — ахнула старуха.— Загляденье!
А старик поглядел на девушку и встревожился:
— Сдается мне, Журушка, что похудела ты. Щеки у тебя вон как впали.
Тут как раз пришел торговец Гонта. Ходил он по деревням, скупал полотно. Спрашивает:
— Ну что, бабушка, есть полотно на продажу?
— Кстати ты пожаловал, господин Гонта,— отвечает старуха.— Вот взгляни-ка. Это наткала дочка наша о-Цуру,— и развернула перед Гонтой во всю длину кусок мягкой пушистой ткани.
— О, прекрасная работа! Чудесный узор! Дочь твоя, я вижу, мастерица! — Гонта сразу полез в кошелек и щедрой рукой отвалил несколько монет.
— Червонцы! Целых десять червонцев! — заахали старики. Впервые на своем веку видели они золото. Как ярко сверкает оно на солнце! А какое желтое, желтее цветов сурепицы!
— Спасибо тебе, Журушка, спасибо! — от всего сердца поблагодарили девушку старик со старухой.— Заживем мы теперь по-новому.
Наступила весна. Пригрело солнце, сошли снега. Что ни день, прибегают к дому стариков деревенские дети:
— Сестрица Журушка, выйди к нам. Во что будем сегодня играть?
— Сегодня? Сегодня мы пойдем по горной тропинке в царство небесных фей.
Поднимут двое детей руки, изображая ворота, а Журушка запоет звонким голосом:
Станут дети проходить в ворота веселой вереницей и стариков позовут:
— Дедушка, пойдем с нами играть, бабушка, пойдем играть.
— Ха-ха-ха, да не тяните нас за руки так сильно!
Хорошо было детям играть с Журушкой.
Но вот как-то раз снова пожаловал Го́нта.
— Здравствуй, дедушка! Не найдется ли у тебя опять такого же полотна, как в прошлый раз? Продай мне!
— Нет, и не проси. Дочке моей о-Цуру нельзя ткать, очень она от этого устает.
Но Гонта чуть не силой всунул старику в руки кошелек, доверху набитый червонцами.
— Я заплачу тебе еще дороже! Но уж если ты не согласен, вперед не жалуйся! Не буду больше покупать полотно у твоей старухи, так и знай,— пригрозил злобный Гонта и пошел прочь.
— Беда, беда! Как же теперь быть? — стали совещаться между собой старик со старухой.
О-Цуру услышала за стеной их разговор.
— Дедушка, бабушка, не тревожьтесь, успокойтесь. Я опять натку полотна. Но уж это будет в последний раз. Прошу вас только, не заглядывайте в ту комнату, где я буду работать.
Пошла девушка в ткацкую комнату и затворила дверь наглухо. Вскоре послышался за стеной быстрый-быстрый стук: кирикара́ тон-тон-тон, кирикара́ тон-тон-тон.
День и другой и третий стучит ткацкий станок.
— Журушка, кончай скорее, будет тебе! — тревожились старик со старухой.— Как бы себе не повредила...
Вдруг послышался голос:
— Ну как, готово полотно? Покажите мне.
Это был Гонта.
— Нет, показать нельзя. О-Цуру запретила к ней входить.
— Ого! Вот еще выдумки! Ну, а я и спрашивать у нее не стану!
И Гонта настежь распахнул двери.
— Ой, там журавль, жу-жу-равль,— испуганно забормотал он.
В самом деле, стоит за ткацким станком журавль.
Широко раскрыл он свои крылья, выщипывает у себя клювом самый нежный мягкий пух и ткет из него полотно: кирикара́ тон-тон-тон, кирикара́ тон-тон-тон.
На другое утро прибежали дети звать о-Цуру:
— Журушка, выйди к нам. Много снега выпало... Можно в снежки поиграть.
Но в ткацкой комнате все было тихо.
Испугались старик со старухой, раздвинули сёдзи[*], видят: никого нет. Лежит на ткацком станке прекрасное узорчатое полотно, а кругом журавлиные перья рассыпаны...
Под вечер закричали дети во дворе:
— Дедушка, бабушка, идите сюда скорее!
Выбежали старики, глядят... Ах, да ведь это журавль. Тот самый журавль! Курлычет, кружится над домом. Тяжело так летит, перья-то почти все у него выщипаны.
— Журушка, наша Журушка! — заплакали старики.
Поняли они, что это журавль, спасенный стариком, оборотился девушкой... Да не сумели они ее удержать.
— Журушка, вернись к нам, вернись!
Но все было напрасно. Грустно, грустно, точно прощаясь, крикнул журавль в последний раз и скрылся в закатном небе.
КАТИ-КАТИ-ГОРОШИНКА
Давно-давно жили старик со старухой. Вот как-то утром стали они дом подметать. Старуха горницу подметает, а старик кухню. Нашел в углу горошину и радуется:
Стал старик советоваться со своей старухой, как тут быть, горошинка и проскользни у него между пальцев. Упала на земляной пол и покатилась. Катилась, катилась и попала в мышиную норку.
— Стой, стой, держи! Вот горе, вот беда! В кои веки горошинку нашел, круглую, сладкую, а она от меня укатилась. Старуха, неси топор!
Шумит дед, из себя выходит. Принесла старуха топор. Раскопал старик топором проход пошире и полез в мышиную норку. Лез, лез и очутился под землей. Пошел он вперед, громко распевая:
Вдруг видит он: стоит у самой дороги каменный Дзидзо́-сама[*].
— Не видал ли ты, Дзидзо-сама, моей горошинки? — спрашивает старик.
— Видать-то видал, но вот беда, поднял я ее с земли, сварил и съел,— отвечает Дзидзо-сама.
*
Дзидзо́ — буддийское божество, считается покровителем детей и путников. Каменные статуи его часто ставились возле проезжей дороги. Один из любимых персонажей японской сказки. Са́ма — почтительная приставка к именам.