Прошло три года.
После долгих и трудных боев усмирил Юривака непокорную страну Сираги и на многих кораблях отплыл вместе со своими воинами обратно к берегам Японии. Захотелось воинам отдохнуть по пути, и вот решили они пристать к маленькому острову в открытом море.
Вышел Юривака и все его спутники на берег. Вечером устроен был пир в честь победы. Давно Юривака не брал в рот ни капли вина и с непривычки сильно захмелел. Уснул он крепким сном.
Но были среди верного войска два брата — Каранака и Мотомаса. Втайне ненавидели они молодого Юривака. Хотелось им присвоить славу победы.
Великое предательство задумали братья. Обманули они ловко сплетенной небылицей всех других воинов и отплыли на кораблях, покинув Юривака одного на пустынном берегу. А прибыв в Японию, братья объявили:
— Предводитель наш Юривака убит в бою.
Все почести достались братьям. В столице пожаловали им звание военачальников. Скоро Каранака и Мотомаса вошли в такую силу, что стали править всеми Девятью провинциями.
Но велико было горе Касуга-химэ. Вспоминая прощальные слова Юривака, она заливалась горькими слезами. Дни и ночи тосковала Касуга-химэ.
Но вот однажды явился к ней посол от Каранака и стал уговаривать ее выйти замуж за своего господина.
А для Касуга-химэ это было хуже смерти. Не стала она и слушать посланного.
— Я жена молодого Юривака. Не пойду за другого.
Много раз засылал к ней сватов Каранака. Никак он не хотел оставить ее в покое. Под конец пришел он в страшный гнев и заточил непокорную Касуга-химэ в темницу.
Крепко захмелел молодой Юривака. Всю ночь проспал он, а наутро видит: покинули его. Пустынно море, не белеет в нем ни одного паруса. Пусто на острове, нет на нем ни души, кроме Юривака!
Но остались у Юривака его могучий лук и верный сокол. Звали этого сокола Футимару. Всюду он следовал за своим господином, не покинул его и теперь.
— Футимару!.. Ты мой единственный друг. Я — прославленный стрелок Юривака упал духом и не надеюсь больше на спасение. Придется мне, видно, погибать одному на безлюдном острове.
Словно понял сокол слова своего господина. Взмыл он кверху и начал с громким криком кружить над головой Юривака, как будто бы хотел ободрить его.
К счастью, на острове росли плодовые деревья и не было недостатка ни в рыбе, ни в птице. Стал Юривака добывать себе пропитание охотой, стрелы его не знали промаха.
А жена его Касуга-химэ вздыхала в дальней темнице. Не раз она думала:
— Хоть бы умереть скорее... Наложить на себя руки — и конец!
Но каждый раз отгоняла эту мысль: «Рано отчаиваться! А вдруг Юривака жив?»
Однажды услышала Касуга-химэ шум птичьих крыльев. Поглядела она сквозь решетку окна и увидела, что с неба, кружась, спускается сокол.
— Ах, неужели это Футимару? Футимару... Значит, жив еще Юривака.
Стала Касуга-химэ гладить сокола, а сердце у нее в груди так и бьется, так и трепещет.
Написала она стихотворение на листке и привязала листок к ноге сокола.
— Лети, Футимару, отнеси эту весточку твоему господину.
Прочитал Юривака письмо своей жены и в лице переменился. Даже ее не пожалели враги! Захотел он написать ей стихотворение в ответ, да нечем было. Тут надрезал он палец и написал письмо кровью на обрывке полотна. Снова полетел верный сокол к Касугахимэ с письмом от своего господина.
Прочла Касуга-химэ стихотворение, написанное кровью, и полились у нее слезы. Взяла она кисть и тушечницу с тушью, завернула в платок и привязала к ноге Футимару. С трудом взлетел сокол и медленно-медленно полетел вдаль. Но слишком тяжело было ему лететь, и упал он в морские волны.
Прошло несколько дней, и принесли волны труп верного сокола к берегу острова. Увидел его Юривака и похоронил на вершине горы. Теперь он остался совсем один.
Каждый день поднимался Юривака на гору и зорко вглядывался в даль моря: не покажется ли парус? И вот однажды в самом деле приплыл к острову рыбачий челнок. «Уж не сон ли это?» — подумал Юривака.
— Эй, рыбаки! — закричал он громким голосом.— Возьмите меня в ваш челнок. Зовут меня Юривака, родом я из страны Бунго...[54]
Но что это? Рыбаки должны были увидеть и услышать его, а между тем челнок вдруг поспешно повернул назад и стал удаляться.
— Эй, эй, люди на челне! Я Юривака, в самом деле Юривака... Постойте, возьмите меня! Не чудище я, а живой человек.
Но напрасно кричал он!
Юривака оброс бородой до самых глаз, волосы у него висели длинными лохмами, платье изорвалось... Даже за человека не признали его рыбаки. Понял это Юривака и горько рассмеялся.
Так пробыл он на острове два долгих года. Но наконец все же приняли его на какой-то корабль и доставили на родной берег.
А в этот самый день было там по случаю большого праздника устроено состязание по стрельбе из лука.
— А ну, кто из вас сумеет выстрелить из этого лука? Если есть такой силач, выходи! — громко потешался Каранака, показывая пальцем на огромный железный лук.
Думал он, что никто не откликнется на его зов, но вдруг выходит из толпы неторопливым шагом молодой Юривака. Никто не признал его, так он изменился.
— Ну что ж, незнакомец, попытай свое счастье! — усмехнулся Каранака.— Мы позабавимся!
Наложил Юривака на тетиву длинную-длинную стрелу и легко натянул лук. Громко завизжала в воздухе стрела, полетела так быстро, что глазом не уследишь, и вонзилась в самую середину меты...
А за ней вторая, третья... Одна стрела вонзается в другую.
— О, да ведь это сам Юривака!
— Смотрите, молодой Юривака!
— Юривака вернулся! — зашумели люди. Тут уж и братья-предатели поняли, что перед ними сам Юривака, но было поздно! Четвертая стрела пробила грудь Каранака. Хотел было Мотомаса спастись бегством, но пятая стрела догнала его и пронзила насквозь.
Так пали от руки Юривака братья-предатели, а сам он поспешил туда, где сидела в темнице жена его Касуга-химэ. Растворились перед ней двери, и вышла она, радостная, на свободу.
И с тех пор в Девяти провинциях воцарились спокойствие и мир.
ПЕВЕЦ С ОТОРВАННЫМИ УШАМИ[55]
Случилось это в старину, в далекую старину, много веков тому назад. В селенье Акамагасэ́ки был храм А́мида, где молились за упокой всех погибших из рода Та́йра. Настоятель этого храма очень любил слушать одного слепого певца по имени Хо́ити. Нищий Хоити бродил по окрестным деревням и под звуки цитры пел о падении и гибели могучего рода Тайра, о великих битвах прошлого.
Настоятель приютил Хоити у себя в храме и стал заботиться о нем.
Однажды летом, под самый вечер, позвали настоятеля в дом одного из прихожан совершить заупокойную службу. Вместе с ним пошли и служки. Хоити остался в храме один.
Стояла душная жара, и слепцу не спалось. Сидя на веранде, он поджидал настоятеля.
Вдруг подул прохладный ветерок, и со стороны ворот послышались чьи-то тяжелые шаги. Слепец прислушался. Наверно, это шел воин: в лад шагам доспехи побрякивали. Воин остановился прямо перед слепцом и сказал:
— Я слуга одного высокого лица. Мой господин сейчас находится в Акамагасэки. Узнал он, что есть здесь хороший певец, умеющий играть на цитре. Он хочет послушать тебя. Идем же со мной немедля.
Слепцу показалось, что его влечет какая-то неотвратимая сила. Не мог он отказаться и взял свою цитру, а воин повел его куда-то за руку.
Короткое время шли они по дороге неизвестно куда, а потом поднялись по ступеням лестницы, такой высокой, словно вела она во дворец. Удивился Хоити, он ведь знал, что поблизости никакого дворца не было. Но вот слышит он: ввели его в залу, полную знатных людей; шуршат шелка женских одежд, слышится вежливая речь придворных...
— Господин наш соизволил пожелать, чтоб исполнил ты сказ про битву Данноура́. Начинай же! — прозвучал властный, сухой голос. Так могла говорить только самая знатная госпожа.
Повинуясь ей, Хоити заиграл на цитре и запел о гибельной битве. В зале все затихло, не слышно было ни звука.
Но вот начал он сказ о том, как старая государыня Ни́и погрузилась в пучину моря вместе с юным императором Анто́ку.