Кормилица пошла к юноше и осторожно завела с ним разговор:
— Послушайте, наш юный господин! Хоть и нет в этом, может быть, ни слова правды, но матушке вашей наговорили, будто посещаете вы служанку Хатикадзуки, ту самую, которая греет воду в бане. Матушка ваша изволила молвить: «Ах, нет, не может этого быть! Но если правда, то надо выгнать Хатикадзуки из дому, пока супруг мой не узнал».
Молодой господин ответил на это:
— Давно ожидал я услышать такие речи. Но если двое расположатся на отдых под сенью одного дерева и зачерпнут воду из одного источника, то и тогда не случай в этом повинен, так предопределено было в прежнем рождении. Вот что гласит древняя мудрость. Супружеские узы разорвать нельзя, хотя пришлось бы лишиться отцовского наследства или погрузиться в глубину моря на тысячу локтей. Лишиться родительской любви и доверия — это, поистине, бездонный ад, но чего не стерплю я, лишь бы не расстаться с моей женой! Если даже отец мой в гневе убьет меня, что ж — ради Хатикадзуки мне и жизни не жаль! Никогда я ее не покину! Пусть даже выгонят меня из дому вместе с Хатикадзуки, я и не подумаю печалиться, хотя бы и пришлось бы мне ютиться в шалаше где-нибудь в пустынных полях или диких горах. Только бы моя любимая была со мной!
Так сказал Ондзоси и, покинув свои великолепные покои, пошел в жалкий шалаш, возле которого были навалены вязанки хвороста. Раньше он в дневную пору прятался от людских взоров, но после разговора с кормилицей стал открыто проводить целые дни в хижине Хатикадзуки. Братья его рассердились и стали говорить, что не хотят больше жить с ним под одной кровлей, но юноша и слушать их не захотел.
Матушка его сказала:
— Видно, эта Хатикадзуки не простой человек, а оборотень. Ах, погубит она моего сына. Что нам делать теперь, Рэндзэй? — спросила она кормилицу.
— Раньше у молодого господина был застенчивый нрав,— отвечала та,— легко он смущался. Бывало, безделица вгоняла его в краску, а сейчас не видно на его лице и тени стыда. Не станет он слушать ничьих слов. А вы поступите вот как. Устройте смотрины всех ваших невесток, чтобы решить, которая лучше. Вот увидите, Хатикадзуки постыдится всем на глаза показаться и от позора сбежит куда-нибудь подальше. И понемногу молодой хозяин забудет ее!..
Госпоже понравился совет кормилицы. В доме пошли оживленные толки:
— Когда же, когда наконец смотрины невесток?
Ондзоси вошел в хижину Хатикадзуки и сказал, роняя слезы:
— Послушай, моя любимая! Чтобы выжить тебя из дому, затеяли они смотрины невесток. Как же нам теперь быть?
Хатикадзуки тоже залилась слезами:
— Из-за меня терпишь ты такие притеснения и тревоги. Убегу я куда глаза глядят.
— О нет, вдали от тебя я и часу не проживу! — воскликнул Ондзоси.— Уйдем отсюда вместе!
Горько плакала Хатикадзуки, не зная, что ему ответить. А между тем время шло. В канун дня смотрин Ондзоси и Хатикадзуки решились убежать из дому. Глубокою ночью начали они готовиться в путь. Едва только забрезжил рассвет, они привязали шнурами к ногам дорожные сандалии. Грустно было юноше покидать дом, где жили его отец и мать. Слезы затуманили его глаза. Ах, придется ли когда-нибудь свидеться вновь с родителями?
А впереди дорога в безвестные дали... Но решимость его не поколебалась.
— Что ж! — воскликнул он.— Видно, пришла пора разлучиться с родным домом!
Увидев его печаль, Хатикадзуки воскликнула:
— Ах, отпусти меня одну! Если этого хочет судьба, мы все равно увидимся снова!
— Не говори таких жестоких слов. Я готов идти с тобой хоть на край света!
Хатикадзуки прошептала ему в ответ:
Ондзоси на это молвил со вздохом:
Ондзоси медлил на пороге родного дома. Охваченный горестью разлуки, он не находил в себе силы уйти и не мог унять своих лившихся из глаз слез. Но нельзя было долее колебаться. Ночь сменилась рассветом. «Скорее в путь»,— сказал он, но только что любящие собрались со слезами выйти в дальний путь, как вдруг чаша, которую Хатикадзуки носила на голове, скатилась на землю.
Онемев от неожиданности, юноша поглядел долгим взором на лицо своей подруги. И что же! Если бы луна пятнадцатой ночи внезапно появилась в разрыве облаков, она не затмила бы красоту Хатикадзуки. Ничто на свете не могло бы сравниться с прелестью ее лица, осанки и длинных, до полу ниспадающих волос.
Вне себя от радости юноша поднял упавшую на землю чашу. Под ней лежал маленький ларчик. Он открыл его — и что же оттуда вышло! Три золотых шара, несколько золотых чарок, серебряный ковш для вина, золотая ветка померанца с тремя плодами, ветка с плодами диких груш, отлитая из чистого серебра, двенадцать великолепных платьев, шаровары, окрашенные пурпуром тысячу раз... Не перечесть всех сокровищ!
Взглянув на них, Хатикадзуки подумала: «Ах, это, верно, дар богини Каннон из храма Хасэ! Ведь она была покровительницей моей покойной матушки...» Стало у нее на душе грустно и в то же время весело. Слезы брызнули из ее глаз.
Поглядел на нее Ондзоси и сказал:
— Какое неслыханное счастье! Теперь нам не надо бежать отсюда.
И они стали готовиться к смотринам невесток. Утро было уже в разгаре, и в доме воцарилась праздничная суматоха. Слуги злорадно посмеивались:
— Видно, это пугало с чашей на голове собирается пожаловать в парадные покои! Как только ей не стыдно! Недостало ума скрыться потихоньку...
Между тем три старшие невестки разоделись к смотринам как нельзя лучше. Жена старшего сына была наряжена самым изысканным образом, соответственно осеннему времени года. На вид ей было лет двадцать с небольшим. Поверх белого платья было на ней надето много цветных нарядов. Концы длинных алых шаровар тянулись за нею по земле. Столько драгоценных гребней сверкало в ее черных волосах, что кругом сияние разливалось. Слуги за нею несли богатые дары для свекра и свекрови, красиво уложенные на широкой крышке ларца: десять свертков узорчатого китайского шелка и десять праздничных нарядов.
Жене второго сына было лет двадцать. Она превосходила всех прочих изяществом и благородством осанки. Гребни в ее волосах были не столь высоки, как у старшей невестки. На ней поверх исподнего платья из прохладного шелка-сырца, было надето платье, простроченное золотыми и серебряными нитями. Концы вышитых шаровар цвета алых лепестков сливы тянулись за ней по полу. От одежд ее веяло тончайшим ароматом. Она тоже принесла дары: тринадцать прекрасных праздничных нарядов.
Жена третьего сына была самая прелестная из всех трех невесток, ей было всего восемнадцать лет. Гребни у нее были пониже, чем у других невесток, но она так сияла красотой, что ей могли бы позавидовать и луна, и вишневые цветы. На ней было нижнее платье багряного цвета, а сверху другие — из китайского узорчатого шелка. Она принесла в дар тринадцать свертков цветной шелковой ткани.
Все три невестки вместе являли собой великолепное зрелище.
В самом дальнем углу, там, где пол был пониже, приготовили место и для Хатикадзуки, расстелив на полу дырявую циновку. Служанки судачили между собой:
— Какой будет жалкий вид у этой Хатикадзуки, когда она увидит остальных невесток. То-то мы посмеемся!
В ожидании выхода Хатикадзуки служанки, можно сказать, оправляли на себе перышки, словно птицы на застрехе дома. Три старшие невестки тоже не помнили себя от нетерпения: когда же она появится!..
Господин свекор вздохнул с грустью:
— Значит, она никуда не ушла и сейчас покроет себя позором. Жаль мне ее, бедняжку! Ах, к чему было устраивать эти смотрины! Пусть бы жила себе в своей хижине, не появляясь никому на глаза.
Уже не раз посылали слуг узнать, почему опаздывает Хатикадзуки. Наконец Ондзоси ответил:
— Сейчас она придет.