«16 февраля 1937 года. Дежуря в самолете, я увидел разрыв ракеты. Снова в бой! Быстро запустил мотор, оглянулся по сторонам — звено уже готово к взлету. Летим девяткой. Я заметил трех «юнкерсов» и подал команду: «Иду в атаку».
Бомбардировщики врага повернули назад. Остались только истребители. Бросаюсь в атаку на один из «фиатов», заходящих в хвост моему ведомому. Огнем пулемета поджигаю врага. Радостно стало на сердце. Сразил фашиста и спас товарища! В это время из-под моей машины выскочил «хейнкель». Я дал по нему длинную очередь, противник пошел вниз и упал на землю. Патроны все израсходованы, но из боя выходить нельзя: надо защищать товарищей. Бросаюсь снова в бой и делаю ряд ложных атак, но уже без огня.
В этом бою мы сбили 8 самолетов, не потеряв ни одного своего».
Чувство товарищества, уменье воевать, мужество, воля… Это — и о комсомольце-летчике Н. Баланове. Во время воздушной операции осколком снаряда ему пробило горло, искалечило руку. Но тяжело раненный летчик, продолжая управлять самолетом, захлебываясь собственной кровью, все таки довел машину до аэродрома и посадил ее.
Да, отвага, воля, уменье воевать. Эти слова не только о комсомольце Герое Советского Союза Н. Баланове, но и о многих и многих советских добровольцах.
Фашистская авиация была гораздо многочисленнее республиканской. На некоторых участках фронта на один самолет республиканцев приходилось два-три десятка вражеских. Отправляясь на задания, летчики часто знали — почти нет шансов вернуться. Но не было случая, чтоб кто-то дрогнул, струсил, отказался выполнить приказ. Лишь иногда, перед вылетом, кто-нибудь из них писал письмо — последнее письмо родным…
«Шурик, тебя не оставит на произвол судьбы наша счастливая Родина. Вы будете обеспечены вместе с сыном. Милочка, я погиб за революцию в Испании, в борьбе с фашизмом.
Вспоминайте меня любимой моей песней — «Песня о Родине»: «Хороша страна моя родная, много в ней полей, лесов и рек, я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек».
Шурик, расскажи сыну, кто был его отец и за что погиб».
Это письмо лейтенанта Владимира Зотова, написанное перед последним его вылетом 3 января 1937 года.
Всюду, где было трудно, всюду, где решалась судьба фронта, судьба сражения, посылались советские летчики, Туда же направлялись и советские танкисты.
В годы Отечественной воины прославился танковый корпус Героя Советского Союза Поля Армана — латышского коммуниста, эмигрировавшего из буржуазной Латвии во Францию, затем в СССР. А испанцы хорошо знали отважного майора Грейзе — под этим именем сражался в Испании отважный танкист Арман. Ему было 30 лет. Один из первых повел он в бой танкистов-добровольцев. Потом Арман писал:
«Исключительно упорные и смелые люди. Я никогда не ожидал, чтоб молодняк, который в своей жизни видел только единственное горе — когда их сажали на гауптвахту, — мог выдержать такие упорные бои, причем в первом бою было 6 убитых. Несмотря на это, во второй бой пошли все — правда, были несколько бледнее обыкновенного, но шли все уверенно. Не было ни одного случая, чтобы кто-нибудь манкировал, находил способы отказаться от боя. Наоборот, когда я не мог послать всех, посылал только часть, то оставшиеся на базе приходили ко мне и спрашивали: «Скажите, что я сделал, что вы не посылаете меня?» И частности, это было с командиром танка тов. Лысенко, он получил сильный ушиб, имел опухоль и ожоги… Он пришел ко мне и говорит: «Что я вам сделал, что вы не хотите идти со мной в бой?» Пришлось оставить его.
Такой же случай был с лейтенантом Колосовым, который получил ранение в плечо и все-таки не покидал боя. Мелкие ранения и контузии никогда не препятствовали продолжению боя.
К вечеру все всегда были страшно утомлены, а ночью должны были готовить танки к завтрашнему бою».
Поль Матисович Арман не мог, конечно, даже упомянуть всех танкистов-добровольцев, тем более не мог рассказать об их героизме. А ведь в первом же бою 26 октября 1936 года лейтенант Павлов под ураганным огнем противника вылез из танка, исправил повреждение, втащил в машину тяжело раненного испанского товарища.
Танк механика-водителя Семенова, в котором находились два испанца, был подбит на территории противника. Всю ночь фашисты обстреливали танк, забрасывали гранатами. Убедившись, что все-таки поделать они ничего не могут, стали предлагать танкистам деньги, обещали сохранить жизнь. Но танкисты отказались сдаться.
Это лишь два эпизода, две фамилии. Их было больше. И «все… молодые, энергичные, полны нетерпения… подать руку братской помощи» испанскому народу, — писал советский доброволец, ныне Герой Советского Союза генерал-лейтенант С. М. Кривошеин. Всех перечислить нельзя. Погодин, Новак, Садченко, Протодьяконов, Мерсон, Быстров, Николаев, Денисов, Сергиенко, Куприянов, Ершов, Склезнев… Мы знаем об их героизме по воспоминаниям однополчан. Сами они мало говорили о себе. За них говорили рапорты, донесения, реляции…
Вот что сказано в донесении о Герое Советского Союза лейтенанте Георгии Склезневе:
«Его танк загорелся от прямого попадания снарядов, пламя достигало нескольких метров высоты, Ежеминутно могли взорваться боеприпасы, которые еще почти не были израсходованы. Экипаж уже вышел из танка. В это время Склезнев вскочил в горящий танк, завел его и, как огромный факел, привел в укрытие, куда не достигал огонь противника. Здесь пожар был быстро потушен Склезневым и другими бойцами.
Во время февральских боев на реке Харме при первой атаке ворвался в расположение противника и уничтожил полностью прорвавшиеся его части.
Погиб во время второй атаки в районе Арканады 12 февраля 1937 года. Память о Склезневе, подлинном герое, свято хранится танкистами республиканской армии».
Комсомолец-танкист Сергей Лапустин вел дневник. Наверное, это была просто привычка, наверняка он не думал, что его немного наивный рассказ о событиях в Испании станет правдивым человеческим документом, воскресит в памяти одних, расскажет заново другим о тех трагических и героических днях, когда на Колях Испании испытывались мужество, верность, честность людей.
«На далеком Пиренейском полуострове раскинулась благодатная страна Испания. Но эта страна вот уже второй год обливается кровью своих сынов, борющихся с мировым фашизмом за свое светлое будущее. В Испанию стекаются лучшие представители рабочего класса других стран. Прибыла и наша группа интернационалистов, и нас зачислили в танковый полк. Экипаж мой дружный. Я, водитель мой Володя Кручинин, командир башни Хосе Пастор, моторист Сантьяго Вега — все живем единой мыслью: скорей бы в бой!
Нас настигла неудача: танк был подбит в первом бою… Фашисты ночью поставили часовых на танк, расстелили одеяла на башне танка и легли спать. Мы с фашистами очутились бок о бок, только нас разделяла броня на башне. Водитель после бессонной ночи под Бельчите заснул и захрапел. Я его схватил за голову и шепчу ему: «Володька, не храпи». Но он, не разобрав спросонок, в чем дело, повернулся на сиденье, зацепил бачок с водой, и последний с грохотом шлепнулся на железный пол. Часовые, которые находились на танке, быстро с пего соскочили, доложили командиру, что люди в танке живы, и принялись ломом и киркой вторично открывать танк. Пришло решение: «Быстро открыть люк, выстрелить из пистолета в того, кто открывает киркой». Так и сделали. Я подлез к водителю и говорю: «Открывай люк». Володя быстро открыл, я выстрелил из пистолета в живот человеку с киркой, тот пронзительно завыл, кирка упала, а Володька плотно захлопнул люк, фашисты, отскочив в сторону, бросили на танк несколько гранат, но они нам ничего не сделали.
Обозленные своим бессилием, фашисты решили сжечь танк. Полетела на танк первая бутылка с бензином и фосфором. Танк загорелся. Мы решили, что все кончено. Расцеловались в последний раз, распределили очередь стреляться из пистолета, но умирать не хотелось. Думаю, все-таки глупо умирать, когда в жизни сделал еще очень мало. Думаю, вот если бы на моем месте был человек, как Чапаев, смог бы он выбраться из этой стальной коробки или нет? Сердце дало ответ, что, наверное, смог бы. В этот момент сзади танка, метрах в десяти-пятнадцати, залаяли два фашистских пулемета. По танку стала бить фашистская мортира, и после каждого попадания в танк Хосе Пастор, командир башни, ругается. Но броня крепкая, и мортира ее не пробивает.