— Хорошо, хорошо, не сердись, — торопливо согласилась Оливия. — Вся вина полностью лежит на твоем дяде, я прекрасно это понимаю, но конечный результат от этого ничуть не меняется. Мисс Уинслоу попала в ужасное положение, и спасти ее можешь только ты.
Себастьян проглотил еще один кусок, потом аккуратно вытер губы. Он мог бы привести по меньшей мере десять причин, по которым был не согласен со словами Оливии… если бы он в принципе являлся джентльменом, способным возражать леди, находящейся в столь сильном раздражении.
Итак:
Во-первых, положение мисс Уинслоу не так уж и ужасно, поскольку ( во-вторых) она, по всей видимости, скоро станет графиней Ньюбури, а этот титул ( в-третьих) сопровождается неимоверными почестями и богатством, правда, одновременно и самим лордом Ньюбури, которого никто в здравом уме не назовет ценным приобретением.
А еще не забудем в-четвертых: это у Себастьяна на глазу фингал, и ( в-пятых) это ему в лицо выплеснули бокал вина и все только оттого, что ( в-шестых) она не посчитала нужным сообщить ему, что за ней ухаживает его дядя, несмотря на то что ( в-седьмых) она отлично знала об их родстве, поскольку ( в-восьмых) она только что в обморок не хлопнулась, когда он назвал себя той ночью на пустоши.
Но ему, наверное, стоит больше внимания уделить второй части высказывания Оливии, той, где она утверждала, что никто кроме него не в силах спасти мисс Уинслоу. Ибо ( в-девятых) он совершенно не понимает, почему это так, и ( в-десятых) не видит, почему это должно его хоть сколько-нибудь беспокоить.
— Ну? — требовательно осведомилась Оливия. — У тебя имеются какие-либо мысли по этому поводу?
— Имеются, и не одна, — спокойно ответил он. Потом снова принялся за еду. Через некоторое время поднял глаза от тарелки. Оливия сжимала столешницу так сильно, что у нее побелели костяшки пальцев, а ее взгляд…
— Эй, осторожнее, — проговорил он. — Не ровен час, молоко свернется.
— Гарри!!! — заорала она.
Гарри опустил газету.
— Я, конечно, ценю, что ты интересуешься моим мнением, но сомневаюсь, что смогу хоть как-то помочь беседе. Думаю, мне не удастся узнать мисс Уинслоу, даже если я нос к носу столкнусь с ней на улице.
— Но ты же провел с ней в одной ложе целый вечер, — недоверчиво воскликнула Оливия.
Гарри на секунду задумался.
— Думаю, я смог бы узнать ее затылок, именно этот вид открывался с моего места.
Себастьян прыснул, но быстро взял себя в руки. Оливия и не думала смеяться.
— Ну ладно, — смирился он, умоляюще протягивая к ней руки. — Скажи мне, почему именно я во всем этом виноват, и как я могу все исправить.
Мгновение, показавшееся ему вечностью, Оливия сверлила его взглядом, после чего чопорно произнесла:
— Рада, что ты спросил.
На другом конце стола Гарри явно чем-то подавился. Возможно, смехом. Себ надеялся, что языком.
— Ты хоть представляешь себе, что говорят о мисс Уинслоу? — поинтересовалась Оливия.
Поскольку последние два дня Себастьян провел у себя, пытаясь вытащить выдуманную мисс Спенсер из-под выдуманной кровати ее выдуманного шотландца, он, по правде говоря, понятия не имел, что там болтают о мисс Уинслоу.
— Ну? — поторопила Оливия.
— Не представляю, — признался он.
— Поговаривают, — тут она подалась вперед, да с таким выражением лица, что Себастьян едва подавил желание отклониться, — что ты не сегодня-завтра соблазнишь ее.
— Ну, она не первая, о ком так говорят, — заметил Себ.
— Это совсем другое дело, — процедила Оливия. — И ты прекрасно это знаешь. Мисс Уинслоу вовсе не одна из твоих веселых вдовушек.
— А я, знаешь ли, люблю славненьких веселых вдовушек, — пробормотал он, просто чтобы позлить ее.
— Люди говорят, — зарычала она, — что ты обесчестишь ее, только чтобы досадить своему дяде.
— Я совершенно уверен, что не замышлял ничего подобного, — ответил Себастьян, — и надеюсь, что весь остальной свет придет к такому же выводу, узнав, что я даже ни разу не приходил к ней с визитом.
Он, кстати, и не намеревался. Да, мисс Уинслоу ему нравилась, и да, он слишком много времени провел без сна, придумывая все новые и новые способы удерживать ее в постели, но осуществлять эти свои фантазии он совершенно не собирался. Возможно, он ее и простил, но общаться с ней больше не хотел. По его скромному мнению, раз она интересует Ньюбури, пусть он ее и забирает.
Именно так он и заявил Оливии, правда, несколько более деликатно. Однако это объяснение стоило ему еще одного сердитого взгляда и сообщения:
— Ньюбури она больше не интересует, в том-то и беда.
— Для кого? — подозрительно спросил Себ. — Будь я мисс Уинслоу, то решил бы, что это, скорее, избавление.
— Ты не мисс Уинслоу! Более того, ты даже не леди.
— И слава Богу, — с чувством ответил Себастьян.
Гарри рядом с ним трижды хлопнул по столу.
Оливия наградила обоих негодующим взглядом.
— Будь ты леди, понимал бы, какая это катастрофа. Лорд Ньюбури не нанес ей ни единого визита со дня вашей перепалки.
Брови Себа поползли вверх:
— Правда?
— Правда. А знаешь, кто нанес ей визит?
— Не знаю, — ответил он, поскольку все равно было непохоже, что она собирается утаить от него эту информацию.
— Все. Весь город!
— Ну и толпа собралась у них в гостиной, — пробормотал он.
— Себастьян! Ты хоть знаешь, кого включали в себя эти «все»?
Сперва он хотел ввернуть нечто язвительное, но потом, из чистого чувства самосохранения, решил, что лучше попридержать язык.
— Крессида Туомбли! — прошипела Оливия. — И Безил Гримстон. Они приезжали туда трижды.
— Триж… а откуда ты знаешь?
— Я все знаю, — решительно заявила Оливия.
Вот в это он верил. Если бы Оливия приехала в город хотя бы за день до их встречи с мисс Уинслоу в парке, все было бы в порядке. Она бы знала, что Аннабель Уинслоу приходится кузиной леди Луизе. Она бы наверняка так же знала, когда Аннабель родилась и какой цвет предпочитает. И уж точно знала бы, что мисс Уинслоу является той самой внучкой Викерсов, которую избрал своей жертвой его дядюшка.
И тогда бы Себастьян держался от нее как можно дальше. И тот поцелуй на пустоши превратился бы в туманное (хоть и восхитительное) воспоминание. Он бы, вне всякого сомнения, отклонил приглашение в оперу, не сидел бы с ней рядом и не узнал бы, что ее глаза — столь чистого серого цвета — приобретают зеленоватый оттенок, когда на ней зеленое платье. Он не знал бы, что у них похожие вкусы, и что она, задумываясь, прикусывает нижнюю губу. И что ей с трудом удается сидеть неподвижно.
И что от нее исходит слабый аромат фиалок.
Имей он представление о том, кто она такая, ни одна из этих назойливых подробностей не вертелась бы у него в голове, отнимая место у чего-нибудь более важного. Например, у сравнения преимуществ верхней и нижней подач при крикете. Или у попыток точно вспомнить сто третий сонет Шекспира: «Увы, нам с Музой изменили силы…» [13], слова которого он путает уже около года.
— Мисс Уинслоу превратилась во всеобщее посмешище, — доложила Оливия. — А это нечестно. Она ничего не сделала.
— Я тоже, — заметил Себастьян.
— Но в твоей власти все исправить. Она же этого сделать не в силах.
— «Увы, нам с Властью изменили силы», — пробормотал он.
— Что? — раздраженно переспросила Оливия.
Он только отмахнулся. Объяснять не имело смысла. Вместо этого он посмотрел невестке прямо в глаза и спросил:
— Что ты предлагаешь?
— Поезжай к ней с визитом.
Себастьян повернулся к Гарри, который все еще изображал, что читает газету.
— Разве она не сказала минуту назад, что весь Лондон считает, будто я собираюсь ее соблазнить?
13
Сонет 103
Увы! Нам с Музой изменили силы,
И я талант свой рано исчерпал:
Как ни стараюсь, без прикрас мой милый
Красивее, чем в бархате похвал.
Не мудрено, что мой талант зачах –
Уж чересчур твое лицо прелестно:
Оно приветливо, умно, открыто, честно –
Ну, как все это выразить в стихах?
Зачем пытаться улучшать, скажи,
То, что и раньше совершенным было?
Пытался я о том стихи сложить,
Как ты естественно прекрасен, милый,
Но лучше, много лучше, чем пиит,
Твою красу зерцало отразит.