Эдвард наконец прикончил последний кусок своего мясного пирога. К сожалению, запах не спешил испаряться.
— Надеюсь, ты не имел случая убедиться в этом… собственноручно? — спросил он.
— Я прекрасно могу судить о женских формах и издалека, — Себастьян оглядел комнату в поисках хоть какого-нибудь безалкогольного напитка. Чай. Возможно, от чая ему станет легче. Его бабушка всегда утверждала, что чай это лучшая в мире вещь после водки.
— Короче, — сказал Эдвард, наблюдая, как Себастьян тяжело поднялся с дивана и пересек комнату, чтобы позвонить дворецкому. — Если она согласится, ты, считай, потерял свое графство.
Себ плюхнулся обратно на диван.
— Начнем с того, что оно никогда не было моим.
— Но могло бы быть, — сказал Эдвард, наклоняясь вперед. — Оно могло бы быть твоим. Я вот, тридцать девятый, никак не меньше, в очереди на хоть сколько-нибудь значительный титул, а ты… ты мог бы стать Ньюбури.
Себастьян проглотил поднимавшийся в горле кислый ком. Ньюбури — его дядя — был высоким и шумным, с дурным запахом изо рта и еще худшим характером. Себ просто не мог себе представить, что когда-нибудь ему придется откликаться на это имя.
— Право же, Эдвард, — ответил он, глядя в глаза кузену настолько прямо, насколько был способен в данный момент. — Мне действительно наплевать, случится это или нет.
— Не может быть.
— И все же мне плевать, — пробурчал Себ.
Эдвард уставился на него, как на умалишенного. Себастьян решил, что лучшим ответом на это будет снова развалиться на диване. Он закрыл глаза, твердо решив не открывать их, пока не принесут чай.
— Я не говорю, что мне совершенно не нужны сопутствующие титулу удобства, — заметил он, — но я жил без них тридцать лет, а двадцать девять из них вообще не ждал, что могу хоть что-то заполучить.
— Удобства… — повторил Эдвард, явно вдумываясь в это слово. — Удобства?
Себ пожал плечами.
— Деньги кажутся мне исключительно удобной штукой.
— Удобной, — изумленно повторил Эдвард. — Только ты мог назвать их удобными.
Себастьян снова пожал плечами и попытался задремать. Похоже, в последнее время он чаще всего спал именно таким образом. Урывками, то на диване, то в кресле, точнее сказать, где угодно, только не в собственной постели. Но мозг упрямо отказывался отцепиться от последних сплетен о дядюшке.
Нет, ему и правда все равно, унаследует он графство или нет.
Людям сложно в это поверить, но так оно и есть. Если дядя женится на внучке Викерсов, и та родит ему сына… ну что ж, браво-брависсимо! Значит он не получит титул. Себастьяна совершенно не волновало, что он может потерять то, чего вообще-то никогда не имел.
— Большинство людей, — сказал Себ громко, поскольку в комнате находился один лишь Эдвард и можно было без последствий выглядеть шутом и вести глупые разглагольствования, — большинство людей знают о том, что им предстоит унаследовать графство. В таком случае, речь идет об очевидном наследнике. То есть очевидно, что он все унаследует. Если кто-нибудь не сподобится убить его раньше, чем это произойдет.
— Прости, не понял.
— Можно даже назвать такого человека «несомненным наследником», — пробормотал Себ.
— Ты всегда с перепою начинаешь давать уроки словарного толкования?
— Щенок. — Себу очень нравилось называть Эдварда подобным образом, и тот, похоже, не возражал, ведь это всегда происходило исключительно в кругу семьи.
Эдвард прыснул.
— Ты меня перебил, — заметил Себ и продолжил: — с предполагаемым же наследником, все остается в области предположений.
— Ты рассказываешь мне что-то новенькое? — спросил Эдвард. Безо всякого сарказма. Просто поинтересовался, стоит ли ему прислушиваться к словам кузена.
Себастьян не обратил на него никакого внимания.
— Предполагается, что ты станешь наследником, если только не… и так далее, и тому подобное. В моем случае «если только Ньюбури не удастся навязать свою персону какой-нибудь несчастной девушке с большой грудью и кричащими о плодовитости бедрами».
Эдвард снова вздохнул.
— Заткнись, — посоветовал Себ.
— Если бы ты их видел, ты бы меня понял.
В его тоне звучало столько сладострастия, что Себ открыл-таки глаза.
— Тебе нужна женщина.
Эдвард пожал плечами.
— Так пошли мне хоть кого-нибудь. Я не побрезгую твоими объедками.