— Прошлой осенью я наткнулся в лавке на полное собрание сочинений Горли с автографами, — произнес он, радуясь собственной изобретательности. Теперь у него появилось гораздо больше возможностей дарить подписанные книги. Кто знает, когда это может пригодиться.
— Право же, с моей стороны было бы недопустимо просить вас ради меня жертвовать полнотой комплекта, — проворковала Луиза, явно надеясь в ответ услышать, что это неважно.
— Это неважно, — откликнулся он. — Такая малость лишь отчасти позволит мне расплатиться за столь дивное место в Опере. — Он решил воспользоваться случаем и вовлечь в разговор мисс Уинслоу: — Вам необыкновенно повезло, что при первом же посещении оперы вы сидите именно здесь.
— Я с нетерпением жду начала, — ответила она.
— И ради этого даже готовы мириться с таким соседом, как я? — спросил он, понизив голос.
Он увидел, что она изо всех сил старается не улыбнуться.
— Вот именно.
— А мне-то постоянно твердят, какой я обаятельный! — посетовал он.
— Правда?
— Что я обаятельный?
— Нет. — Она снова боролась с улыбкой. — Вы правда часто об этом слышали?
— А, это! Да, случалось. Не от родственников, конечно.
На сей раз она улыбнулась. Себастьян почувствовал необъяснимое удовольствие.
— Ну да, я живу единственно для того, чтобы их раздражать, — добавил он.
Она рассмеялась.
— Вы явно не старший ребенок в семье.
— Почему вы так решили?
— Потому что мы ненавидим раздражать кого бы то ни было.
— Мы и, правда, это ненавидим?
— Ох, так значит, вы все-таки старший? — она взмахнула ресницами от удивления.
— Боюсь, я — единственный. Такое разочарование для родителей.
— А, тогда все ясно!
Этот выпад просто не мог остаться без ответа.
— Объяснитесь.
Она живо обернулась. Со слегка надменным выражением лица, но зато и с очаровательной хитринкой в глубине глаз.
— Ну что же, — произнесла она так чопорно, что не знай он, что она старшая в семье, то понял бы это сейчас. — Как единственный ребенок, вы были лишены детского общества, и таким образом, не смогли научиться общаться со сверстниками.
— А школа? — вяло попробовал защититься он.
Она лишь отмахнулась:
— Не имеет значения.
Он секунду помедлил, а потом повторил:
— Не имеет значения?
Она моргнула.
— У вас, безусловно, есть более весомые аргументы.
Она на секунду задумалась.
— Нет.
Он снова некоторое время подождал, и тут она добавила:
— А разве они нужны?
— Видимо, нет, если вы — старший ребенок и достаточно сильны, чтобы размазать остальных об стенку.
Сперва у нее округлились глаза, а потом она расхохоталась. Восхитительным, низким, абсолютно немузыкальным смехом. Мисс Уинслоу смеялась отнюдь не деликатно.
Ему неимоверно понравилось.
— Я била только тех, кто этого заслуживал, — заявила она, отсмеявшись.
Он почувствовал, что сам вот-вот расхохочется.
— Но мисс Уинслоу, — сказал он с напускной серьезностью, — мы же с вами только что познакомились! Как я могу доверять вашим суждениям по данному вопросу?
Она хитро улыбнулась:
— А вы и не можете.
Сердце Себастьяна опасно подскочило в груди. Он не мог оторвать глаз от уголка ее губ, от той точки, где они изгибались и ползли вверх. Какие у нее восхитительные губы, полные, розовые… Ему вдруг подумалось, что хорошо бы поцеловать ее снова, сейчас, после того, как он смог разглядеть ее при свете дня. Наверное, поцелуй будет совсем иным, теперь, когда ее лицо будет стоять у него перед глазами.
Наверное, он будет иным, теперь, когда он знает ее имя.
Он наклонил голову, словно хотел рассмотреть ее получше. Странно, но каким-то образом ему это удалось, и он тут же понял: да, поцелуй будет иным.
Лучше.
От дальнейших размышлений на эту тему его оторвало появление кузена с женой. Разрумянившиеся и слегка растрепанные Гарри и Оливия вошли в ложу. После взаимных приветствий эти не-то-чтобы-молодожены уселись в заднем ряду.
Себастьян довольно откинулся на кресле. Он, конечно, не был с мисс Уинслоу наедине — в ложе присутствовало еще шесть человек, не говоря уже о сотнях других посетителей Оперы, — но в своем ряду они сидели одни, и на данный момент ему этого было достаточно.
Он повернулся к девушке. Она с восхищением смотрела на сцену. Себастьян постарался вспомнить, когда он сам в последний раз ощущал подобное нетерпение. Вернувшись с войны, он все время жил в Лондоне, и все это — балы, опера, любовные похождения — превратилось в привычку. Они доставляли Себу удовольствие, но в его жизни не было ничего такого, чего он действительно ждал бы с нетерпением…