Подобные визиты продолжались несколько дней подряд, причем с каждым разом Наполеон становился все фамильярнее, он даже несколько раз щипал ее за ногу сквозь одеяло.
Недоумение Лоры росло, хотя она прекрасно догадывалась, что скрывается за этими посещениями.
Самому генералу Жюно запрещалось покидать Париж без особого на то разрешения Первого консула, но Лора решила уговорить мужа нарушить это правило, не выдавая, правда, настоящей причины этого своего желания.
Она заранее была в восторге от того, какое удивленное лицо будет у Наполеона, когда на следующее утро он увидит Жюно в постели рядом с ней, и почти не могла спать от возбуждения.
Утром Наполеон по обыкновению вошел в спальню Лоры.
Кто из двух мужчин был более поражен, — Наполеон или Жюно, — трудно сказать, во всяком случае муж осведомился, что понадобилось Первому консулу делать в спальне его жены в такой ранний час утра.
— Я хотел разбудить мадам Жюно на охоту, — последовал ответ Наполеона, который не преминул бросить плутовке яростный взгляд. — Но я вижу, — продолжал он, — что она нашла другого, кто разбудил ее еще раньше. Я мог бы наказать вас, Жюно, потому что вы здесь без разрешения.
— Генерал, если когда-нибудь поступок был более достоин извинения, то это в данном случае. Если бы вы могли вчера видеть здесь эту маленькую сирену, как она пускала в ход свои чары и способы обольщения, чтобы убедить меня остаться здесь, то вы, несомненно, простили бы меня.
— Ну, хорошо, я прощаю тебя и даже охотно. Мадам Жюно одна будет наказана. Чтобы доказать тебе, что я на тебя не сердит, я позволю тебе ехать вместе с нами на охоту.
С этими словами Наполеон удалился.
Днем во время охоты он имел очень оживленную беседу с молодой неподатливой комендантшей, во время которой он несколько раз назвал ее «дурочкой».
Так излагает эту историю сама мадам Жюно, и из этого ее рассказа трудно вывести какое-либо определенное заключение, кроме того, что Жюно невольно встал на пути любовных утех будущего императора Франции.
Остается только поражаться невинному цинизму 20-летней женщины, так «подставившей» своего мужа. Хотя, конечно, не исключено, что вышеописанный эпизод является лишь плодом фантазии писательницы, оставшейся на закате жизни без средств к существованию и желавшей такими вот пикантными подробностями привлечь по возможности больше читателей к своим литературным изысканиям, а заодно и погреть лишний раз свое самолюбие в лучах славы и интимного внимания (пусть даже и самолично придуманного) одного из ярчайших персонажей французской истории.
Вопрос о том, была ли действительно мадам Жюно любовницей Наполеона, так и остается открытым. Ги Бретон посвятил этому вопросу целую главу своей книги «Наполеон и женщины», и она заслуживает того, чтобы быть приведенной ниже практически без сокращений:
Летом 1801 года Жозефина, не терявшая надежды подарить мужу наследника, отправилась в Пломбьер на воды, которым приписывалось, как я уже говорил, благотворное воздействие…
В ее отсутствие Бонапарт поселился в Мальмезоне с Гортензией и несколькими красивыми женщинами. Среди них была и Лора Пермон, будущая герцогиня д’Абрантес, в двадцать лет вышедшая замуж за Жюно.
Никогда в жизни Первый консул не проводил время так весело, как в тот год. Он резвился, играл в карты, слушал стихи, бегал наперегонки с посетительницами по лужайкам…
Но бегал он за ними не только в прямом смысле этого слова. Госпожа Жюно, ставшая герцогиней д’Абрантес, позднее вспоминала в своих "Мемуарах" одну очень забавную историю. Послушаем же ее:
Как-то утром, когда я крепко спала, меня разбудил громкий стук в дверь моей комнаты, и в тот же момент я увидела Первого консула совсем рядом с моей кроватью! Я подумала, что все это мне снится и начала тереть глаза. Но тут услышала смех:
— Это действительно я, — сказал он. — Что это вас так удивляет?
Я посмотрела на часы. На них еще не было и пяти.
— И правда, — сказал он, когда я показала ему часы, — неужели так рано? Ну что ж! Тем лучше, мы поговорим!
Он пододвинул кресло к кровати и сел на него, закинув ногу на ногу.
В руке у него была толстая пачка писем. В течение четверти часа, расположившись на ее кровати, как на своем рабочем столе, он разбирал почту, делая иронические замечания госпоже Жюно, которая продолжала оставаться в постели.