Последнее предложение, сказанное судьей, относилось скорее к Андрею Петровичу, чем к отцу Феофану или другим лицам, находившимся в гостиной, представляющей собой сейчас зал судебного заседания. Андрей не успел что-то ответить, возразить или парировать судье, как слово взял священник. И он начал говорить… Такой умиротворенной и грамотной речи Андрей никогда не слышал. А когда он мог слышать, если и в церкви-то бывал от случая к случаю и то, повинуясь современной моде? Стоя у священных икон он кое-как крестился и ему почему-то было это стыдно и неприятно. Он никогда не выстаивал до конца службы, – поставив наспех свечи уходил по своим, как ему казалось, мирским неотложным делам. А в миру начинался грех: блуд, сквернословие, пьянство, различные доносы, по делу и без дела, на сослуживцев ради личной выгоды. Он, Андрей, все это прошел. Он дослужился в полиции до начальника следственного отдела, правдами и неправдами расчищая себе путь к власти. Хоть по трупам. Ему было все равно. И эта власть его погубила. Растоптала, как вонючего таракана, не взирая на заслуги, ордена и медали. Растоптала до такой степени, что он ушел с полиции, долгое время не работал, искал себя и искал в себе…Его чуть не посадили за должностной подлог и просто чудом и деньгами удалось избежать тюремных нар…Пока Феофан говорил, Андрей остро чувствовал, что жил в этой жизни не так, работал – не так. Сколько он сделал зла другим, которого можно было избежать, веди другой образ жизни. А эти поступки, совершенные им, которые прокурор Юдин называл преступлениями? Это ведь действительно были преступления! Настоящие, циничные, дерзкие преступления, за которые он не понес и не понесет никакой ответственности. По крайней мере земной. Но не небесной… А Феофан говорил…говорил… Из десяти заповедей у него, Андрея, были нарушены почти все. Он создал себе кумира в лице своего начальника, прогибался под ним, выполнял все его прихоти, законные или не законные поручения, не обращая внимания на последующую ответственность. И этот начальник, этот его кумир, сожрал Андрея целиком, как только земля у него под ногами стала гореть. Потом…Позже он стал адвокатом, хотел изменить себя, изменить свой образ жизни. Жить, как все…Жить, как порядочный гражданин и человек. Но и тут – жажда к большим деньгам, к славе, к богатству подтолкнула его на защиту оголтелых преступников, мафиозных кланов, наркодельцов и убийц – тех, кто платит большие деньги, пусть даже грязные и кровавые… И пока говорил отец Феофан, Андрей Петрович все более остро и отчетливее понимал, что где-то видел уже его, когда-то знал или встречал. Когда-то давным-давно… В той, прошлой жизни…
Когда священник окончил говорить, резюмируя свою речь тем, что обратившись к судье согласился на вынесение справедливого приговора на усмотрение суда, все встали. Андрей чувствовал, что подняться не может. Ноги не слушались и были, словно ватные. Это заметил судья Башмаков и жестом указал Андрею, что он может находиться в сидячем положении.
– Подсудимый, – сказал судья, – Вам предоставляется последнее слово! Говорите, что хотите, во времени вы не ограничены. Согласны ли вы с вынесенными вам обвинениями и просите ли о снисхождении?
– Да пошли вы все…, – через силу сказал Андрей и от внезапно сковавшей его усталости, закрыл глаза. – Пошли вы все…, – уже шепотом повторил он.
– Ну что ж, если подсудимому нечего сказать, то суд удаляется в совещательную комнату для вынесения приговора.
С этими словами судья встал и не говоря больше ни слова, нарочито медленной фланирующей походкой скрылся за дверью, из – за которой еще недавно выходили все эти странные люди.
Никто больше не улыбался. Никто не предлагал выпить или закусить. Верочка убежала вслед за судьей. Прокурор и адвокат вышли из гостиной, о чем-то живо разговаривая. Отец Феофан сел в кресло ушедшего прокурора и внимательно смотрел на Андрея. Его взгляд…Его взгляд выражал какую-то задумчивую печаль, скорбь, усталость от этой грязной мирской жизни… Он молча смотрел на Андрея, а Андрей смотрел на него. Они смотрели друг на друга не отрывая глаз: встретились черное пламя Абадонны и золотое сияние Парадиза. И хотя разум Андрея был еще светлый, и он понимал всю абсурдность происходящего, но тело и язык его не слушались. Он сейчас представлял собой ватную куклу, понимающую все, что происходит вокруг него, однако не в состоянии что-либо физически предпринять. Он уже понимал, что попал в какую-то жуткую переделку, как в фильмах ужасов, и все эти люди представлялись ему ужасными клиентами психиатрической клиники, сбежавшие с больничных коек для совершения своего странного и ужасного обряда.