* * *
Яркий, ослепительно-белый луч солнечного света пробил лобовое стекло автомобиля и заиграл на лице радужными нежными бликами. Солнечный зайчик затанцевал по волосам, лбу, и наконец добрался до закрытых веками глаз. Невольно вздрогнув всем телом, Андрей Петрович открыл глаза. Он находился в своей машине на водительском сидении, небрежно пристегнутый ремнем безопасности. На пассажирском сидении лежала его папка с документами. В замке зажигания был вставлен ключ, однако само зажигание включено не было. В приемнике играла легкая музыка, создавая в салоне какой-то умиротворенный комфорт. Его «Ниссан» стоял на обочине дороги, – не в придорожном кювете, а именно на дороге, по которой он накануне так неудачно ехал. Все функции автомобиля работали нормально, – даже печка выдавала приятное тепло. Часы на панели управления показывали без четверти восемь. Метель кончилась и утреннее небо давило на землю своей безграничной голубизной, без единого облачка и даже легкого намека на ночную непогоду. Розово-белое солнце игриво выглядывало из-за верхушек деревьев, бросая на одиноко стоящий автомобиль свои горячие руки-лучики, поглаживая, словно нежно лаская, холодный кузов «Ниссана». Все тело гудело от какой-то непонятной усталости. Неприятно болели суставы. Мозг еще до конца не мог осознать происходящего. Вот, он, Андрей, сидит в своей машине на обочине трассы. Все приборы работают нормально, машина заводится, – можно ехать. Как вообще он попал сюда? Незнакомая дорога, незнакомая местность. За лесопосадкой – поле, нет ни одного населенного пункта в пределах видимости. Стоп! А судья?… Отец Феофан?… Прокурор, адвокат… А их странная игра? Или это все сон, уставшее больное воображение попавшего в аварию водителя? Андрей постарался изо всех сил напрячь свою память, даже стал похлопывать себя по щекам, растирал ладонями лоб, но припомнить все, что с ним произошло, не мог. Да, был какой-то дом, в нем странные люди, похожие на комичных юристов, был священник… Да, именно священник – отец Феофан! Он точно запомнил это имя! И он знал этого отца Феофана! Знал его давным-давно, еще с юности! Что-то связывало их судьбы, что-то трагическое, неприятное, не уловимое его измученным умом. А игра? Странная какая-то игра… Игра в правосудие… Он – подсудимый, а они – судьи и палачи! Обрывки ночного кошмара размытыми фрагментами бомбардировали его мозг, пытаясь сложиться в осмысленные пазлы. Странно, – думал Андрей, – он добровольно рассказывал им свою жизнь, – как на детекторе лжи, словно под гипнозом, – а они обвиняли и обвиняли его в немыслимых преступлениях, и в конечном счете приговорили к высшей мере наказания – смертной казни!.. Казни через смертельную инъекцию! Андрей машинально закатил рукав пиджака вместе с рубашкой на левой руке повыше локтя и с ужасом обнаружил на его сгибе еле заметную розовую точечку от совсем недавно произведенного внутривенного укола. Внезапно лоб покрылся холодной испариной, а сердце сжалось от необузданного страха. Все, все, к черту отсюда! К черту! Сейчас нужно срочно уезжать… Приеду домой, подниму знакомых, полицию, – я найду этих уродов, обязательно найду и разберусь с ними! Ничего себе – игра?! Ничего себе – правосудие?! Чуть человека не убили! Твари ряженые!… Он развернул машину и резко нажал на газ. Тяжелая машина сорвалась с места, оставляя за собой клубы едкого выхлопного дыма. А на том месте, где она стояла секунду назад, на шершавом асфальтном покрытии, небольшим озерцом сверкала всеми спектрами света в лучах утреннего солнца, радужная лужица тормозной жидкости, вытекшей из тормозных цилиндров автомобиля «Ниссан-кашкай»…
Андрей Петрович не просто ехал – он летел по трассе, словно спешил на встречу своей смерти. Злость и обида заполняли его душу. Злость – на этих ряженых людей, а обида – на себя, за то, что так безвольно и легко поддался на их безумную игру. Но что-то все-таки было в этой игре правдой! Что-то, до сих пор не уловимое его мозгом, не было вымыслом, не было игрой воображения! Это была страшная правда его грешной жизни! Непреодолимый грех прошедших годов сковывал его душу, давил слезами горло и вырывался соленой жидкостью из воспаленных глаз. Андрей снова плакал… Но это были слезы очищения; слезы пусть и позднего, покаяния; слезы исповедующегося приговоренного к смерти преступника своему тюремному капеллану… Слезы комом наворачивались на глаза, текли по щекам, дорога, казалось, просматривалась через какую-то кривую линзу. Андрей ехал… Слезы не вытирал… Не мог…