Она вышла из подъезда чуть позже восьми. Я за ней — как заправский шпион. То перебегал от дерева к дереву по пустынной аллее, то вис на поручне в другом конце переполненного автобуса, боясь потерять ее светлую макушку в море других макушек, беретов и шапок. То прятался за спинами студентов в коридорах педунивера. Там я узнал, что моя незнакомка учится на втором курсе, специальность… сейчас не вспомню точно название… в общем, после выпуска ей предстояло учить иностранцев русскому языку. Там, в коридоре, пока они ждали преподавателя, я изучал ее группу. Мальчишка только один был и то… не конкурент, в общем. Девушки на ее фоне казались тусклыми, как высохшие цветы. Наверное, поэтому она выпадала из их круга: сидела на подоконнике, время от времени грызла кончик ручки и что-то черкала в конспекте. Я все надеялся, что кто-нибудь окликнет ее по имени, но все словно сговорились против меня.
В тот день я так привык к ней, пока ходил хвостом, что едва не спросил «чего так долго?», когда она, наконец, вышла из аудитории после лекций.
Вечером моя незнакомка отправилась в клуб — я снова за ней. На ходу ел булочку, купленную в ларьке по дороге — из-за этой слежки поесть толком не удавалось. Вошел в клуб — и застыл, как вкопанный. Моя скромная студентка-гуманитарий уже сняла берет и старое пальтишко. Теперь перед зеркалом, поправляя легкий макияж, стояла красотка с ногами от ушей в коротком черном платье с блестками. Распущенные волосы — почти до бедер. Тогда, наверное, я влюбился в нее заново.
В баре она заказала колу со льдом. Пила через соломку крохотными глотками — и откровенно скучала. А я не мог позволить, чтобы моя девушка скучала. Выдохнул — и к ней. Но что говорить, что делать… Сердце колотилось, ладони — влажные. Словно до этого всю жизнь прожил в мужском монастыре. Недолго думая, отломал ей половину своей булки. Моя колибри улыбнулась — и взяла «подарок». Как же нелепо, наверное, выглядела эта получерствая булочка на вечеринке, где гламурные соседки по барным стульям попивали мартини с оливками!..
Потом кто-то осторожно похлопал меня по плечу. Обернулся — и не сразу увидел ее парня — он оказался на голову ниже меня. Бледный, худощавый, одет модно, с претензией. Я нависал над ним, как скала: плотный, крепкий. В те времена я сидел на белковой диете, бегал по утрам. А волосы у меня были короткие, жесткие. Думаю, я напоминал мишку Панду.
В общем, она виновато мне улыбнулась и пошла за ним с надкушенной половинкой булки. Крошки за ней сыпались, как в сказке про Гензеля и Гретель. Я смотрел, как мою девушку уводит ее же парень, — и улыбался. Потому что уже знал, что ее зовут Маша.
Вернулся в квартиру к бабушке уже за полночь. Там меня дожидался отец. Он отвез меня прямиком на семейный совет — родители узнали, что прогулял гимназию. Скандал. Домашний арест. Словно можно удержать взаперти по уши влюбленного подростка.
Выходной. Утро. Я — по карнизу, по водосточной трубе — как только шею себе не сломал! На попутках добрался до города. Бегу к Машиному дому и еще издалека вижу, как она садится в подержанный, но весьма приличный с виду «Поло» красного цвета. Охает, обнимает своего парня. На машине — огромный бант. Это был день рождения Маши.
Я не мог подарить ей машину. Вообще ничего, что стоило бы больше булочки — карманными деньгами меня не баловали. Но разве у любви и денег есть что-то общее?.. Ее подарочную машину я использовал в своих целях. В тот же вечер оставил под стеклоочистителем записку с поздравлением и четверостишием Бродского. «Я дважды пробуждался этой ночью и брел к окну, и фонари в окне…» И так далее… Судя по взгляду, Маша поняла, что записка не от бой-френда. Похоже, он был не по этой части. Маша записку прочитала, не выбросила. Сложила аккуратно — и в карман. Она казалась растерянной — и в то же время счастливой. Так у меня появилось новое хобби: теперь я каждое утро оставлял под стеклоочистителем то записку, то цветок. Меня ничто не могло остановить.
Неделю спустя, вместе с цветком возле машины остался и я.
А через два дня «Поло» исчез со стоянки перед ее домом.
Знаешь, Кэт, наши отношения начались, как сход лавины. Они погребли под собой все: учебу, планы, обязательства, правила приличия, обещания, данные другим людям. Мы оба начали жить с чистого листа.
Маша призналась, что никогда не была с мужчиной. Даже жениха настолько близко к себе не подпускала — собиралась подождать до свадьбы… Возможно, есть такие мужчины, с которыми можно ждать сколько угодно, но наше с ней «до свадьбы» случилось через неделю. Когда мы открыли и эту дверь, началось прекрасное и очень сложное время бесконечного ненасыщения друг другом. Ручьи, вода течет. То заморозки, то дожди — та еще весна. А идти некуда. Денег — нет. Свободной квартиры — нет. И пошла череда чужих спален, лестниц многоэтажек, вечерних скверов, заброшенных строек. И все это было прекрасно и чисто. Мы были, как Адам и Ева. Словно никто никогда не делал этого прежде.