Ян сел. Слышать здесь чей-то голос, кроме своего, было непривычно и неприятно.
Мужичок вытер руки о засаленные джинсы, протянул ладонь.
— Женя, Марысин внук. Ну, давай, — он наполнил Яну рюмку. — Дрябнем — и за работу.
Ян согласился, с трудом представляя, какая после такого завтрака может быть работа.
Но мужичок не шутил. Едва они выпили пару ледяных стопочек, закусив их яичницей, зажаренной на сале, как Женя повел Яна во двор, где стояли разобранные едва ли не до остова «Жигули». Рядом, на только что скошенной траве, чернели детали машины, рассортированные по принципу, известному только Жене.
От непривычного завтрака живот Яна крутило, но работа спорилась. Чистили, смазывали, устанавливали тормозные барабаны, колодки, накладки, генератор, стартер — возвращали к жизни старенькие, в ржавых веснушках, «Жигули». Солнце припекало голые плечи и непокрытые головы.
Женя к труду был привычный — руки в мозолях. Работал ловко и быстро. Но язык за замком у него не держался. Изливал душу, щедро окропляя скорострельную речь междометиями, не все из которых Ян слышал раньше.
Женя рассказал о своей семье — развод, двое деток, сожительница с сыном-подростком. Сейчас совсем не те дети, не те игры… О любимой работе автослесаря, которая так его вдохновляла, что он начал писать о машинах стихи. О теще, вынимающей душу даже после развода. О небе, на которое он любит смотреть. О высоте.
Вернулись после полудня, мокрые от пота. Помылись обжигающей колодезной водой. Снова выпили. Внучок хоть и размяк, но на бабку стыдливо косился и выраженьица свои держал при себе.
— Так ты животных любишь? — спросил Женя, опрокинув стопку.
Ян приподнял бровь.
— Марыся говорит, когда в бреду лежал, все шептал «котенок, котенок…» — пояснил внук.
Ян не нашелся, что ответить.
Странное дело — подсознание. Ведь так он называл Кэт всего пару раз. Почему же в беспамятстве он выбрал именно это слово?..
А Женя все говорил и говорил. Взаимной откровенности, к счастью, не требовал. Ян охотно слушал его, время от времени густо намазывая домашней тушенкой скибы хлеба.
— И что, по-твоему, жизнь полосатая, как зебра? — спросил Ян, когда Женя, устав от водки и собственной говорливости, подпер красную щеку кулаком.
— Да, часто так и бывает, так и воспринимается человеком.
— Тогда моя жизнь — это зебра, попавшая под грузовик, — заключил Ян. — Когда я думаю о своей жизни, то представляю такую картину.
Женя окосело прищурился, словно хотел получше рассмотреть Яна.
— Эх, Ян! Ты ж почти мой ровесник, а такой… — снова покосился на бабку, — дурень!
И Женя рассказал историю Марыси. Как жила она в деревушке на Немане с мужем и семью детьми. Началась война. Пришли немцы и как-то решили утроить забаву: приказали мужу переплыть Неман — а то расстреляют. А река широкая, быстрая. Женин дед, мужиком был сильным и пловцом неплохим, но после четырех «переправ» лег на землю. Все, не мог больше. Немцы его и застрелили — на глазах у семьи. Вот Марыся тогда и онемела. Ни одного слова больше не сказала. Молча детей подняла, всех семерых. Что ей пережить пришлось — одному Богу известно.
— И если бы сломалась, если бы хоть раз подумала, что жизнь ее похожа на зебру под грузовиком — меня бы не было. Голопузов бы моих не было. Племяш бы мой, хирург, детям сердце не пересаживал. Понимаешь?! А ты… Жизнь — это белая полоса. Почти всегда — белая. Черная — если тебе реку надо переплыть, а сил нет. Если семь голодных ртов зимой. А под грузовик — это ерунда, это современное искусство. Авангард — или как там. Пшик, в общем.
Ян придвинул шаткую табуретку к стене, прислонился спиной, прикрыл глаза. А Неман все шумел, и волны на нем вздымались, как на море. Где-то среди этих волн плыл человек. И если хорошо приглядеться, можно было рассмотреть шрам на его щеке.
* * *
Из-за отсутствия доски для объявлений, Катя прямо на двери нарисовала тюбиком с клеем жирный крест и поверх старых черно-белых рекламок наклеила свою, ультразеленую. Еще недавно в ее руках пестрела стопка подобных листков: апельсиново-оранжевые, розовые, как фламинго, желтые, словно одуванчики. На объявлениях красовался забавный слоненок, поднимающий хоботом гантель. Подпись гласила: «Хватит СЛОНяться! Занимайтесь спортом!» И ниже, шрифтом помельче: «Рядом с вами открылся тренажерный зал». Катя выполнила план на сегодня — наклеила триста таких объявлений по всему району.
Кроме расклейки объявлений она уместила в одни сутки подработку уборщицей в соседнем магазине, смену в казино, курсы английского, зубрежку английского, короткий сон — и все еще оставалось время, чтобы ждать Яна. Словно сутки раздвинулись, впустили в себя больше двадцати четырех часов. Пока Катя работала или училась, ожидание тлело спокойно и ровно, как уголек. Но стоило остановиться — раздувалось пламя. Горело в солнечном сплетении, жгло глаза.