Дверь открылась, когда Ян, устав звонить, начал барабанить в ее кулаком. Перед ним возникла женщина, которая когда-то была суккубом. Без макияжа. Поверх пижамы — халат. Волосы заплетены в короткую тугую косу. Ян едва сдержался, чтобы не повторить ее имя с вопросительной интонацией.
— Я думала, ты больше не придешь… — словно оправдываясь, произнесла она.
Чтобы войти в студию, Яну пришлось протиснуться между Маришей и дверью.
Негостеприимная.
— Налить тебе чая? — Мариша, помедлив, закрыла дверь.
Чая?!
— Нет.
Ян ходил по студии, не останавливаясь. Потом застыл — прямо перед ней. Мариша напряженно покусывала губу.
— Каким бы ты нарисовала меня теперь? — с вызовом спросил Ян.
— Не цельным, — окинув его взглядом, ответила Мариша. — Разорванным на части. Черные, белые, красные.
— Не цельным… — повторил Ян, подойдя к окну.
Он чувствовал себя так, словно стоял на ступени мчащегося поезда. Повиснув на поручнях, высунул голову, глотал воздух, пьяный от скорости, и ждал малейшего знака — гудка, взмаха флажка — чтобы спрыгнуть.
— Я выхожу замуж, — раздалось из глубины комнаты.
Ян обернулся. Он смотрел на Маришу, словно не понимая смысла ее слов.
— Я выхожу замуж, — разделяя слова паузами, повторила она. — Ты больше не можешь приходить ко мне — вот так, без приглашения, без звонка.
Конечно, она имела в виду, что он больше вообще не может к ней приходить.
Наверное, вежливость требовала спросить, кто избранник. Но Яну было все равно.
— Поздравляю.
— Он фотограф. У нас любовь.
— Скоро свадьба?
— Через неделю.
— А платье? — вдруг осенило Яна.
Стоп. Не надо…
— Какое оно? — отмахнувшись от самого себя, спросил он.
Мариша, улыбаясь, отодвинула штору, достала из шкафа вешалку с белым атласным платьем.
Белым.
Свадебное платье Мариши Ян мог представить любым: красным, желтым, фиолетовым, зеленым. В горошек. В полоску. Даже в пятна, как шкура леопарда. Но белое… Стандартно-белое… Как у обычной девушки, мечтающей пойти под венец по большой любви…
— Примерь.
Мариша колебалась.
— Примерь, — Ян улыбнулся. Внутри себя он чувствовал затишье — то самое, которое возникает перед бурей. На горизонте уже чернели тучи, доносились раскаты грома, остро пахло озоном.
Мариша зашла за ширму — Ян стерпел и это. Вышла — цветущая, даже слегка смущенная. Белый ей был не к лицу.
Ян медленно обошел ее по кругу. Мариша все оглядывалась, пытаясь поймать его взгляд. Ждала подвоха. Она хорошо его знала.
Ян зашел на второй круг.
— У тебя молния застегнута до середины.
Она пожала плечами. Смущенно? Кокетничая?
— Да, одной с таким платьем не справиться.
— Но ты не попросила помочь, — Ян прищурил глаза. — Давай, застегну.
Она сделала жест, словно хотела его оттолкнуть.
— Не надо…
— Надо, — он грубо развернул Маришу к себе спиной.
Но вместо того, чтобы застегнуть платье, опустил застежку до конца.
— Ян!
Все женщины такие похожие… И Кэт…
Как давно она встречалась с тем? Сколько времени водила Яна вокруг пальца?
Мариша вынесла его поцелуи в шею — поддалась, невольно склонила голову — но, когда руки Яна стали стаскивать с нее платье, вздохнула — словно застонала — и вырвалась.
— Ян, прекрати!
— Я ничего не сделаю против твоей воли, — медовым голосом ответил он.
Ян снова двинулся к ней. Мариша пыталась сбежать, но сбегать в студии было некуда. Ян оттеснил ее к барной стойке. Его руки стали шарить по ее телу. Мариша извивалась, пытаясь его оттолкнуть, потом замерла — и Ян почувствовал резкую боль: Мариша до крови укусила его губу. Стоило ему поднять голову, как вдобавок он получил по лицу стеклянной пепельницей. Рот наполнился кровью. Мариша, напуганная своим поступком, стояла перед ним в спущенном с плеч платье, с растрепанными волосами.
Этот удар стал для него и гудком, и взмахом флажка.
Ян сплюнул на пол кровавый сгусток — и размашисто, всей ладонью хлестнул ее по лицу. Мариша ахнула, схватилась за пылающую щеку — но ее глаза уже горели. В них больше не было ни страха, ни, тем более, смущения. Только желание.
Любительница экспериментов.
— Совет вам… — Ян вытер губы рукой — по щеке протянулся кровавый след, — да любовь, — и вышел за дверь.
Вот он и спрыгнул с поезда. И не было больше ни пьянящего ожидания, ни ветра, бьющего в лицо, — только боль после падения.