– Хватит дразнить сестру. Немедленно оденься! И ступай за водой.
Я вскочила и двинулась к выходу.
– Маленькая Птичка, и ты марш с ними, да не пачкайся! Джери! Ты меня слушаешь?
– Да, тетушка.
Это был ежедневный ритуал и одно из моих любимых развлечений, как и поездки с отцом, хотя общество сестер мне радости не доставляло. Шли мы не одни. Целый караван незамужних дочерей, несших на плечах и головах высокие кувшины, пробирался к колодцу сквозь кусты, валуны и крупный песок. Это была процессия земных богинь, и хотя сестры меня мучили, я гордилась ими.
Впереди шла семнадцатилетняя Аяна, за ней следовали тринадцатилетняя Те’зира и шестнадцатилетняя Джери. Мои сестры, хоть и от другой матери и такие непохожие на меня. Черноволосые, с золотисто-шоколадной кожей и светло-карими глазами. Рослые для своего возраста и хорошо сложенные, Аяна и Те’зира были пышнотелыми, а Джери отличалась изяществом. Моя мать их отлично выучила, и теперь они двигались грациозно, как холеные и гладкие большие кошки. Споткнувшись, я вздохнула и потащилась за ними. Меня мама тоже учила всему этакому, но я плоховато справлялась с ее уроками. Ну не досталось мне ни капельки ни от внешности, ни от грации сестер.
– Она была моей сестрой, но у нас, как и у вас с Джери, были разные матери, – ответила мама, когда я пожаловалась. В ее глазах плясал смех. – Иногда это имеет решающее значение.
Мне это не казалось забавным. Я шла, спотыкаясь о камни, слишком торопясь, чтобы не отстать от сестер, и ветки, отпущенные ими, хлестали меня по лицу, и я спрашивала себя, насколько легче была бы моя жизнь, будь я высокой и стройной, как Аяна, или красивой и грациозной, как Джери. Тогда бы не налетала на эти дурацкие валуны.
– Не переживай, Птенчик, – поддразнила меня Джери, забрав из моих рук кувшин с водой и передав его Те’зире. – В следующем году в это время тебе придется нести все эти кувшины самой. Тебе и Те. – Те’зира удивленно распахнула глаза. – Через две луны у Аяны свадьба. И у меня тоже.
Сердце у меня замерло при мысли о жизни без своей мучительницы. Кувшины с водой весили немало, но мы с Те’зирой справимся. И думать об этом было приятно.
– Кроме того, – добавила Джери (она всегда подкидывала еще какую-нибудь пищу для размышления), – твоя мать, моя уважаемая тетушка, решила, что из всех дочерей именно тебе следует обучаться ее искусству и навыкам.
– Мне? Но почему же мне-то? – заскулила я в отчаянии.
Приятные мечты о том, как мы с Те’зирой мирно идем по тропинке к колодцу без постоянных поддразниваний старших сестер, разбились вдребезги. Джери толкнула меня вперед. Я чуть не уронила кувшин с водой.
– Почему не тебе?
– Потому, что я выйду замуж, и у меня будет красивый муж.
У меня от отчаяния все внутри опустилось и даже плечи поникли. Мне не терпелось вернуться и спросить маму, правду ли сказала Джери.
– Ну почему же я-то? – повторила я, будто, если задать вопрос еще раз, получишь другой ответ. У меня даже голос сел.
А в ответ была тишина в сочетании с самодовольной и лукавой ухмылкой Джери. Она же не могла знать, что ее пророчество исполнится в отношении только одной из нас.
4
Уида
Никогда не забуду, как смеялись мои сестры. Их смех звучал словно музыка, словно нежнейшая рулада самой сладкоголосой из всех певчих птиц, воплощение легкости духа, это был смех как он есть, самая его сущность, воплощение легкости духа. Джери, Те’зира и Аяна развлекали себя и меня шутками и историями. И даже не дразнились. В конце концов, они были старше, а я, по их мнению, вообще ни на что не годилась. «Ты еще ребенок, тебе не понять», – говорила мне обычно Джери. Да и неважно. Улыбаться от удовольствия и неудержимо хихикать меня заставляли вовсе не их шутки, не колкие замечания о ком-то, кого я не знала, не истории о чьих-то благополучно разрешившихся невзгодах или злоключениях. Мне не требовалось во всё это вникать. И было совершенно неважно.
Значение имел только смех сестер. Их голоса сверкали, рассыпались искрами, как солнце, восходящее над верхушками деревьев, сияли, как отражение света факелов на щитах воинов, стоящих в строю, переливались, как песни звезд. Их смех был хором, в котором одну и ту же мелодию пели разные голоса, дополнявшие друг друга, словно яркие нити, сплетавшиеся в невесомую ткань.
Сестры шли, выстроившись по возрасту, одна за другой. Я, самая младшая, еще ребенок и самая бестолковая, плелась в конце. Это был обычный день, привычное время, и мы, незамужние девушки, выполняли одно из обыденных семейных поручений.