Выбрать главу

Мать невесты, одетая в бледно-розовое платье, плакала, растроганная той серьезностью, с которой Эвелин и Нат произносили клятвы, и той нежностью, с которой они скрепляли свои слова поцелуем. Отец невесты сиял от счастья. Он гордился своей дочерью, такой красивой, своим зятем и тем, что смог устроить такую свадьбу, о которой будут говорить не одну неделю.

Гости, а их было около ста пятидесяти человек, непрерывно восторгались. Женщины, болтая, потягивали шампанское, дети, набегавшись и объевшись, пошли спать в гостиную, а мужчины в смокингах собирались группами и говорили о делах, о политике и о том, как здорово подает Боб Феслерс. Квартет музыкантов ходил по саду и исполнял романтические песни из популярных мюзиклов.

Эвелин едва все это замечала. У нее в голове продолжали звучать торжественные слова клятвы, и она думала о том, что будет следовать им всю оставшуюся жизнь. Она будет любить Ната, уважать его и подчиняться ему.

Приняв всех гостей и выслушав их поздравления и пожелания, Эвелин прошла к себе в спальню, чтобы переодеться в голубой в крапинку костюм, который был куплен одновременно со свадебным платьем. Он состоял из пелерины с накладными плечиками, огромной ширины юбки и высокой шляпы с вуалью. Как и в случае со свадебным платьем, речь шла об оригинальном дизайне Хэтти Карнеги.

Родители проводили молодых до места, откуда их должен был забрать лимузин и отвезти в аэропорт. Мать Эвелин заплакала и поцеловала новобрачных, а отец Эвелин чмокнул в щечку свою дочь и пожал руку Нату, вручив им запечатанный конверт с чеком на тысячу долларов.

Нат и Эвелин вылетели на Бермуды на лайнере «Пан Америкэн», совершающем этот рейс два раза в неделю. Во время полета, который продолжался пять часов, они пили шампанское н ели нежное филе. Когда они регистрировались в отеле, служащий, заполнявший на них карточки, назвал Эвелин «миссис Баум». Впервые ее назвали новым именем, и она покраснела, зная, что этот момент запомнит навечно.

Время, которое они провели на Бермудах, было полно неги и романтики. Стояли солнечные дни и теплые, ласковые ночи. Неделя пронеслась как одна минута. Когда они возвращались обратно в Нью-Йорк, все мысли Эвелин были о свежевыкрашенной и пока еще пустой детской комнате, а Нат в это время думал о бизнесе. Первым человеком, кому он позвонит утром в понедельник, будет Джек Сондерс. Полковник Джек Сондерс, его непосредственный начальник в армии, был уже демобилизован, вернулся к своей прежней работе, в «Виктролу», и был некоторым образом обязан Нату Бауму.

5

– Что тебе нужно, так это гараж и помощник, – сказал Джек Сондерс, после того как Нат рассказал ему о том, как тайно записывал концерты, дававшиеся в войсках.

Сондерс заказал третий стакан мартини. С тех пор как Нат видел его в последний раз, девять месяцев тому назад, Джек набрал еще двадцать фунтов и нашел себе новую жену. Он сообщил Нату, что его развод был настоящей кубинской потасовкой и что сейчас он женился на красотке, с которой сожительствовал вблизи Форт-Мэйер.

– Моя бывшая жена попортила мне много крови, пока мы не узаконили развод. Это было сущим адом, – сказал Джек. Конечно, алименты убийственные, но ничего не поделаешь – такова уж цена освобождения. Он рассказал Нату, что у него имелись кое-какие ценные бумаги, оставленные ему отцом. Помимо того, он кое-что зарабатывал в «Виктроле» и еще кое-что на стороне, как, например, брал свою долю с ловких кассиров, которые завышали цены на билеты, и помогал за мзду музыкантам пристроиться к тем певцам, которые пользовались шумным успехом.

Джек имел большие связи, и, когда он пригласил Ната на обед в ресторан «21», хозяин ресторана приветствовал его как почетного гостя.

«У полковника действительно все схвачено», – подумал Нат.

– Ты далеко пойдешь, Нат, – сказал Джек, распаляясь от выпитого и находясь явно под впечатлением от сказанного Натом.

– У меня большие планы, – продолжал Нат, отказавшись от третьего мартини и обратив внимание на то, что Джек почти не притронулся к своей рубленой котлете.

Джек вытащил из нагрудного кармана маленькую записную книжку с обложкой из свиной кожи, написал в ней золотым карандашом имя и телефон, вырвал листок и протянул его Нату. На листке стояло имя «Эдди Шмидт».