– О-о, стой, брат, спрячь свои барыши подальше, завтра светло будет, посчитаем. Сейчас только растеряем все.
Ночная улица. Дождь. Слабо горящий уличный фонарь. Игорешка один на улице. Он ищет отца! Вот впереди мелькнула тень, Игореша за ней. Сердце стучит. Он твердо уверен, что это его отец. Мальчик забегает за угол, тень мягко скользит и скрывается за другим углом. Мальчик, запыхавшись, бежит вслед за ней. Вот она уже совсем рядом. В мозгу у Игорешки стучит: «Папка, стой! Папка! Ты нужен нам, папка!» Сердце готово выскочить, его стук тяжелым пульсом отдается в висках. «Папка, не уходи, это я, Игореша!» Мальчик плачет навзрыд, пытается схватить ускользающую тень. Вот-вот он уже почти взял, но в это время сзади его кто-то пинает по ногам. Ему больно. Его пинают еще сильнее и приговаривают: «Так это что ли ваш Гаврош?» Сильная боль и горькая досада выводят из себя мальчика. Он с большим сожалением видит, как тень удаляется и исчезает совсем, но боль в ногах не дает ему идти за ней. Злость перерастает в бешенство. Так долго искал отца, а тут осталось только дотянуться к нему рукой и ему помешали. Мальчик выхватил складной нож из-за пояса, нажатием кнопки выкинул лезвие, резко развернулся лицом к врагу и, не произнося ни звука, стал махать ножом перед собой, пытаясь достать обидчика.
Громкий шум голосов и хохот заставили его опомниться. В тот же момент мальчик увидел, что стоит в том домишке, куда пришел ночевать, в своем углу, а перед ним на заднице сидит перепуганный парень и старается отползти назад. Сзади горемыки толпа грязных и неопрятно одетых ребят. Одни из них ругаются на Гавроша, а некоторые хохотали, нахваливая его. Тут он окончательно пришел в себя и увидел, что как во сне стоит, вытянув вперед руку с открытым ножом, в позе готовой к нападению и защите.
– Убери нож, придурок! – Вымолвил, наконец, парень, вставая на ноги и в то же время пятясь назад. И наконец, окончательно придя в себя, скомандовал: – Пельмень, забери у него перо, пока я этим пером в нем дыр не наковырял!
Гаврош тоже к тому времени пришел в себя и молчал, но нож убирать не торопился. Он не мог понять, что от него нужно этому типу.
Из толпы вышел, переваливаясь с ноги на ногу Пельмень. Он подошел к Гаврошу, аккуратно взял нож из рук мальчика, внимательно рассмотрел его, покачал головой и с видом знатока прицокнул языком.
– Не наша работа. Здесь, на наших «зонах» такие не делают. Видно, из Азии прибыл. – И тут он добавил. – Откуда он у тебя, Гаврош?
– У соседского пацана на машинки поменял.
– У него что, батя в Азии чалился?
От слова «машинки» все вокруг заухмылялись. Гаврош на них внимания практически не обращал, словно их и не было.
– Не знаю, что такое «чалился»? – Признался мальчик. – Прости они, как и мы с Казахстана приехали.
Из толпы кто-то спросил:
– Так ты казах что ли?
– Сам ты казах! – Огрызнулся обиженно мальчик. – Казахи с черными волосами и черными узкими глазами.
– Ты китайцев видел? – Поддержал Гавроша Пельмень. – Так казахи такие же.
И, уже обращаясь к Гаврошу, добавил:
– Так ты из Казахстана? То-то я слышу, говор не наш. Давно приехал?
– Давно. – Коротко отрезал Гаврош и отвернулся, чтобы не выдать своих слез, предательски навернувшихся на глаза. Все прошлое напоминает ему об отце.
Пельмень вернул мальчику нож:
– Не дури им, штука серьезная.
Гаврош деловито. не говоря ни слова, откинул рукой куртку назад и всунул нож за пояс штанов за спиной. Так же деловито, не говоря ни слова, курточку аккуратно поправил и застегнул на молнию.
Сморчок вышел в центр круга. Он действительно был похож на гриб сморчок, не высокого роста, худощавый, но мосластый, коротко стриженный. Всё бы ничего, только лицо у него было в каких-то морщинах и руки все сморщенные были, даже ботинки на ногах были сморщенные. В общем, тот, кто давал ему эту погонялу обладал не только хороший наблюдательностью, но и отменным чувством юмора.
– Э, Пельмень, гони этого придурочного щегла отсюда, пока он сюда ментов не привёл, их ещё здесь не хватало. Давай вали отсюда и забудь это место!
– Сморчок прикрикнул на Гавроша и хотел уже пнуть ногой ему по заднице, как мальчишка резко повернулся и, вытянув ладонь вперед, останавливая обнаглевшего парня, взволнованно выговорил:
– Убери…, убери свои…, свои копыта, Слюнтяй!
Гром смеха обрушился над головами двух мальчишек. Ошеломленный Гаврош в растерянности переводил свои испуганные, широко раскрытые глаза, то на хватающуюся за животы от хохота толпу, то на побелевшего от злости Сморчка. Его лицо казалось ещё более сморщенным, чем обычно.