Священники в черных рясах забеспокоились, закудахтали тревожно, да зароптали, а советские безбожники уже шлепали босиком по каменному спуску.
— О-о! — взвился радостный крик «Талии Истли» — именно так звалась Ивернева в своем израильском паспорте. — Прохладная какая!
И киношный люд повалил в священные воды. Я церемонно спустился следом за Белявским.
— Ну, не парное молочко! — крякнул Видов, тараща глаза.
— Двадцать градусов! — поежился Боярский.
— Двадцать один! — оспорил его Жигунов.
— Кто больше? — хихикнула Инна, окунаясь по шею. Выпрямившись в облипающей тунике, сквозь которую проступал синий купальник, она отбросила за спину мокрую косу — и побледнела.
— Ой, кто-то по ногам потерся!
— Не бойся, — коварно улыбнулся Харатьян, — это местные животинки. Водяные крысы!
— Крысы⁈
Заверещав, Инка бросилась к ступеням. Пищащая Самохина кинулась следом, а Рита возмущенно крикнула:
— Да что вы пугаете? Инна, стой! Это ж обычные нутрии! У твоей мамы шуба из них! Вон, смотри!
Молоденький монашек, стараясь не глядеть в сторону купальщиц, как раз подкармливал жирную зверюгу, сверкавшую иглистым мехом — держа в передних лапках морковку, та сноровисто грызла корнеплод.
Хорошистку зов разума не задержал в воде — выскочила, как ошпаренная, и уселась на теплом камне в позе Русалочки.
А религиозный диспут на берегу только набирал обороты. Попы из разных конфессий трогательно объединились, гневно обличая кощуна и самозванца — Изя гордо стоял, сложив руки на груди, и наслаждался кипишем, храня на лице холодное терпение. И вот, прервал мхатовскую паузу.
— Молчать, христопродавцы! — мощно грянул он. — Не вам, паразитам, присосавшимся к вере истинной, судить меня! Не вам, нищедухам, извратившим благую весть, не вам, лицемерам и ханжам!
И понес, и понес… С иврита переходя на латынь, с латыни на греческий…
Священники дрогнули, не ожидая столь яростного отпора.
— Сцена «Гневная проповедь», кадр один, дубль один, — ехидно прокомментировал Виторган. — Так их, дармоедов!
— Жаль, камеры нет, — хихикнул Гайдай, отжимая подол туники. — Боже, какой типаж! Браво, браво!
— Лёня, нельзя так, — постно высказалась Гребешкова, — а вдруг там что-то есть?
— Паки, паки… Иже херувимы!
Неизвестно, чем бы закончилась «сцена» — верующие и побить могли воинствующего безбожника, но Ари Кахлон с парой крепких ребят живо навел порядок. Победительно улыбаясь, Динавицер сошел в текучие воды иорданские…
Мы с Изей потеснили Дворскую с Самохиной, и уселись рядом — большого плоского камня хватило на всех, как и благодати.
Ерзая в сохнущей рубахе, Динавицер сказал задумчиво:
— Удивительная земля… Пустыня! А сколько тут народов оттопталось… — не способный долго хранить серьезность, он оживился совершенно ребячливо. — Знаешь, когда углубляешься в историю по-настоящему глубоко, поневоле приходишь в изумление. Оказывается вдруг, что многое в прошлом, известное тебе ранее, всего лишь мифы! Помнишь, у меня дома лежала детская энциклопедия? Там еще картинка такая была — рабы строят пирамиду! Волокут, бедные, плохо обтесанные глыбы, да в пыли, да на жаре, а толстый надсмотрщик хлещет их плетью… Миф! Пирамиду строили свободные египтяне! Это был как бы религиозный подвиг, за который им зачтется на том свете… Да они, вообще, всю жизнь готовились к смерти! Копили, откладывали на достойное погребение… Или, вот, помните, как Карамзин сказал: «Поскреби русского — найдешь татарина»? Чушь! В наших генах вообще нет монгольского следа! Просто в поповских летописях столько стонов было про иго, что целые поколения верили в нашествие. Не признаваться же князьям, как они шли брат на брата, как насмерть рубились из-за лишнего клочка к уделу, сжигая деревни у сиятельного соседа, насилуя направо и налево! Так что… Да ордынцам надо памятник поставить за то, что избавили народ от вечных междоусобиц! А «Ледовое побоище»? Это ж вообще бред сивой лошадки! Ага, сошлись немцы с нашими биться — на тонком льду Чудского озера… В середине апреля, когда как раз ледоход начинается! Расскажи про это тогдашнему рыцарю, он же уписается от смеха! Причем, заметьте, под лед ушла сплошь немчура! А русские витязи как же? Да на них, на каждом — по два пуда железяк! И кольчуги, и латы, и оружие… Это Эйзенштейну вольно было снимать добрых молодцев в одних портках, да кто ж в дружину князеву примет безоружного, да бездоспешного? «Ледовое позорище»!