— Это я открыл! — похвастался Видов.
Женский смех озвучил ночь.
— Родина тебя не забудет, Олежа!
— И Рута! — хихикнула Инна. Сняв с себя экипировку с ПНВ, она вернула ее со смехом: — Держи, «Фокс»!
— За научный подвиг надо выпить! — вдохновился Миша.
— Думаешь, Алька даст? — с сомнением сказал Олег, напяливая шлем.
— Спокойно! Я запасливый…
И в самый неподходящий момент зазвонил радиофон Гарина.
— Алё! Мариночка? Приве-ет!
— Ах, Мариночка… — затянула Рита, изображая ревность. — А ну, на громкую!
Миша, смешливо фыркнув, нажал на экран, и ночная пустыня огласилась грудным меццо-сопрано:
— Мишенька, привет! Прости, пожалуйста, что долго не звонила — всё выяснилось буквально час назад. В общем, смотри: в архиве Мингеологии документов по Максимилиану Иверневу очень мало, и все они не касаются южных границ — ни Империи, ни СССР. А вот по Иверневу-младшему информации побольше…
Видов заметил, как растревоженная Талия ухватилась за Михаила.
— Короче, смотри, — деловито продолжала начохр из далекого «сороковника». — Бумаги по Мстиславу Максимилиановичу я обнаружила в «Большом доме»! Да, да! Там нашлось письмо директора ВСЕГЕИ от марта семидесятого года с просьбой разрешить посетить кишлак Тахта-Базар «для проведения предварительных изысканий». Понимаешь? Там же граница рядом! А в кишлаке — штаб 68-го погранотряда…
— Понимаю, Мариночка! — энергично сказал Миша. — Спасибо тебе огромное!
Радиофон принес довольный смех.
— А тут уже очередь выстроилась! Из добровольцев! Умар… Рустам… Ромуальдыч… Все на низком старте! Да, чуть не забыла… До меня дозвонился профессор Дворский…
Инна моментально накрыла рот обеими ладонями, чтобы не выдать себя нечаянным восклицанием.
— … Федор Дмитриевич сказал, что ему из ВСЕГЕИ передали «по секрету» о твоем интересе к Тахта-Базару, и… что он тоже хотел бы принять участие в экспедиции, как геолог.
— Я завтра вылетаю, Марин, — заулыбался Гарин. — Пускай пакуют рюкзаки!
— Ну, тогда до завтра!
— Пока, «Роситочка»!
— И всё? — мурлыкнул радик.
— Целую! — бархатисто молвил Миша.
— А… где? — колыхнулся эфир.
— Везде!
— То-то же, — удовлетворилось меццо-сопрано, и отключилось.
— Ты опять нас покидаешь? — заныла Рита, водя руками.
— Полшага вперед, — сориентировал ее Видов, растягивая губы в улыбке.
Гарина нащупала любимого, и прижалась.
— Не слушай меня, — пробормотала она, — ты все правильно делаешь…
— Ты… — выдавила Талия с другого боку. — Будешь искать моего… папу?
— Лучше не думай об этом, Наташенька, — тихо и серьезно сказал Михаил. — Чтобы не надеяться зря. Двадцать восемь лет прошло!
— Я понимаю… — пригорюнилась Ната, и всхлипнула. — Ой, прости… Они сами капают…
Видов осторожно отошел и, еле слышно ступая, удалился. Пятый — лишний…
Среда, 2 апреля. Ночь
Израиль, окрестности Беэр-Шебы
Взошла луна, и ее холодное сияние, синее с серебром, высветило весь лагерь. Любая тень — от машины, от палатки, от брезентового навеса у «полевой кухни» — мерещилась бездонным черным провалом. И тишина…
Смолкло монотонное ритмичное биенье дизель-генератора. Даже ветер утих. В звенящем безмолвии было слышно, как осыпался песок с камня на камень.
Меня подняла с постели духота. Видимо, опять отвязался брезентовый «ставень», накрывая «окно» из тонкой сетки.
Осторожно встав, я на цыпочках прокрался к выходу. Помешкав, все же решился порыться в Наташиных вещах, и отцепил подвеску. Когда еще удастся поставить опыт на себе…
Оглянувшись — девчонки спали очень тихо, даже «детского» Инкиного посапывания не слыхать — я выскользнул «на улицу».
А снаружи было свежо. Холодный воздух сквозил, бесцеремонно лапая голое тело, и я поежился. Шаркнули мои «кунфуйки» — новомодные «сланцы» терпеть не могу.
Скорпионы и прочая мелкая нечисть меня пугала, но не трогала. Сам наблюдал, как полупрозрачное паукообразное, словно выделанное из эпоксидки, подползало к моей ступне. Я сжал зубы, заставив себя не двигаться.
Скорпион перебрал членистыми ножками, почти коснулся хелицерами черного тканевого тапка… И вдруг шарахнулся прочь.
Учуял мою ауру?
«Ага, экстраскунса забоялся…» — переморщившись, я тихонько подкатал «ставень», и затянул узел покрепче.
Сон не покинул меня — дрема бродила рядом, призывая вернуться в палатку, а я всё медлил. Лунная ночь в пустыне зачаровывала. Именно здесь, в Негеве, особенно остро ощущалась некая незримая связь с ушедшими поколениями…