— Хорошо, — кивнул я, с легким стыдом ощущая в кармане увесистый намыв в пакетике и обломок ивернита. — Прямо сейчас и переложу, — сказал с готовностью, — в рюкзаке полно места. Пусть у Наташки хоть что-то будет от отца…
Тут со двора донеслись громкие голоса, и в дверь постучали.
— О, рабсила прибыла! — хихикнул Тахир Мурадович, и крикнул на редкость молодым голосом: — Входите, открыто!
Ввалилось четверо дюжих парней во главе со старшим сержантом Кетовым. Кетов ухмыльнулся и отрапортовал:
— Готовы оказывать бескорыстную помощь советской науке!
— Вольно, — скомандовал я. — Вы пешком или на колесах?
— Товарищ майор дал «шишигой» попользоваться! До вечера.
— Нормально. Рустам!
— Ась? — донеслось из глубин дома.
— По машинам!
* * *
Пришлось сделать крюк, чтобы форсировать Мургаб. Вода шла перекатом через каменистый брод, с шумом омывала колеса, захлестывая и бурля. Лишь однажды вездеходная «шишига» дрогнула под напором реки, но рявкнула мотором, и выбралась на берег, хрустя галькой. Круча из песчаника ушла в небо…
— Етта… — Вайткус, приставив ладонь козырьком ко лбу, всё пытался разглядеть «единственный вход». — Туда, наверное, только сверху и попадешь!
— Да! — кивнул Тахир Мурадович. — По веревочной лестнице. Раньше был еще один ход, очень широкий — по нему два верблюда бок о бок пройти могли. В Екедешик прятались басмачи, шпионы, контрабандисты, и чекисты подорвали ход… где-то в тридцатых… — он огляделся. — Видите промоины? А вон вода выбивается… Обвал где-то здесь был… Да-да! Вон те два камня, я их помню! Случился оползень, порода осела — и вскрыла проход…
— Не двигайтесь, Тахир Мурадович, — очень спокойно выговорил я, плавно приседая. Саперная лопатка здесь не поможет, а вот штык-нож…
Я нашарил на поясе у сверхсрочника Глебского рукоятку, и потянул.
— Ч-чего? — обалдел погранец.
— Ти-хо!
Там, где мы стояли, песчаник, видимо, подмытый вешними потоками, прятал глубокую нишу. В ее тени плавно разворачивала тяжелые кольца громадная змея. Я не знаток, но, по-моему, это была гюрза — она не шипела, не раздувала капюшон, а хладнокровно выжидала, готовясь к броску, сжимая себя, как витки пружины. И разжала!
Чешуйчатое тело метнулось, как брошенное копье — ромбическая голова ощерила пасть, блеснули два кривых клыка с дрожащими каплями яда на острых кончиках. Вот-вот вопьется военврачу в ногу ниже колена…
Но я был быстрее. Лезвие ножа, хоть и туповатое, со свистом полоснуло воздух, отсекая змеюке голову.
Хвост хлестнул в агонии, туловище закорчилось в извивах…
— О, Аллах! — выдохнул военврач-атеист, бледнея впросинь.
— Здоровучая какая… — выдохнул Кетов. — Метра три точно!
Я вернул сверхсрочнику его штык-нож, а он, с восторгом глядя на меня, спросил стесненно:
— А башку ее… Можно, я башку заберу?
— Забирай, — улыбнулся я. — Только гляди — клычки!
— Моя школа! — похвалился Рустам, с гордостью шлепая меня по плечу. Я скромно смолчал…
— Уф-ф! Миша, спасибо! — сказал Тахир Мурадович слабым голосом. Кряхтя, он присел. — Ну, да! Вот и проход! Узковат, как кошкин лаз, но ничего, дальше будет посвободнее — до самого завала! В семидесятом сюда можно было зайти в полный рост, а сейчас замыло… Айда, ребята!
— Э, нет! — притормозил Дворский энтузиастов, и подтащил мешки с горняцкой амуницией. — Каски — на головы! Фонарь цепляем на каску, аккумулятор — на ремень!
— А цэ шо таке? — пограничник Луценко поднял за ремень увесистый черный цилиндр величиной с двухлитровый бидончик.
— А цэ «спасатель», — серьезно ответил Федор Дмитриевич. — По-всякому, знаешь, случается. Вот, завалит если, «спасатель» даст кислород… минут на тридцать-сорок, и не задохнешься, пока тебя откапывать будут. Надевай!
Экипировавшись по всем правилам, мы полезли в «кошкин лаз».