— Не хреново девки пляшут, — крякнул Гирин, — по четыре сразу в ряд!
Иванов скис от смеха, слыша свою любимую присказку.
— Да, Иван Родионович! — вскричал он. — Да! На ближайшие годы… быть может, на всю пятилетку — никаких гонок вооружений, никаких «горячих точек»! Мир и благоволение во целовецех!
Капраз понятливо кивнул.
— Даунинг можно и не выезжать из Белого дома, — медленно проговорил он. — Ее переизберут и на второй, и на третий срок — рейтинг у Синти зашкаливает. А когда Америка, благодаря «миссис президенту», окрепнет и наберет жирку…
— … То сразу вспомнит о своей «великой миссии»! — подхватил председатель СНБ. — И, боюсь, мы дождемся новой 'холодной войны. Не потому даже, что в Конгрессе разведутся антисоветчики и русофобы, а по иной, простейшей причине. Американцы были и остаются торгашами, и конкуренты им ни к чему. Идеал всякого бизнеса — монополия, а Советский Союз слишком могуч и богат, чтобы мириться с ним, как с какой-нибудь Италией. Значит, ждем санкций, эмбарго, провокаций и прочих веселеньких штучек в духе шестидесятых… И вот тогда нам бы очень пригодился военный атташе Гирин, вхожий в Белый дом. Намек ясен?
— Так точно! А пока?..
— А пока, товарищ капитан 1-го ранга, принимайте авианосец «Свердловск» под свое командование!
— Есть! — отчеканил Иван, чуя, как нутро поет…
…Гирин поймал себя на том, что холмики щек онемели в застывшей улыбке, и вернул лицу серьезный вид. Красавец АТАВКР сиял да переливался на рейде — новенький, только-только вернувшийся с ходовых испытаний. На него еще не то, что муха — ни один палубный истребитель не садился!
А «Свердловск» лишь с берега походил на знакомый «Ульяновск» — внешний силуэт тот же, а суть и содержание иные.
Четыре самолета ДРЛО «Як-44», четыре противолодочных «Ка-29», восемнадцать истребителей-бомбардировщиков «Су-34К» — и шестьдесят истребителей! «МиГ-29К» и «Су-27К», фифти-фифти. Не просто сила, а Сила! Силища!
Белый катер лихо подвалил к пристани, и молоденький лейтенант, с флотской легкостью перескочив с борта на берег, отдал честь, не пряча мальчишеской улыбки — и косясь на Анастасию:
— Здравия желаю, товарищ командир! Катер подан!
Воскресенье, 8 июня. Вечер
Щелково-40, проспект Козырева
Экзамен по математике Юля сдала легко. У одноклассниц даже бантики тряслись от страха, а ей было спокойно. В душе разгорались азарт и вдохновение.
Школьные коридоры, на диво пустынные, попахивали свежей побелкой и сохнущей краской, но смех, громкие голоса выпускников живо переполнили их, будто и не было каникул. Настроение витало праздничное — мальчишки вышагивали в темных костюмчиках, в белых рубашках, иные даже при модных галстуках, а девушки — в строгих, глухих школьных платьицах, которым белые передники придавали нарядность с оттенком милоты. Пышные бантики и белые гольфы лишь добавляли детскости… Впрочем, весьма пикантной — длинные ноги и высокие груди путали скудные мужские умы, распаляя трусливое вожделение.
Юля улыбнулась, подумав, до чего же ей нравилось папино отношение к девичьей красоте — «папуся» никогда не подглядывал, а смотрел прямо, любуясь и восхищаясь.
Может, именно поэтому в ней и проклюнулась сла-абенькая симпатия к Антону? Он поразил ее и смутил своим неприкрытым интересом, но вот как раз стесняться не получалось — это Алёхин краснел, да неловничал, а на лице его был написан, крупными буквами, совершенно мальчишеский восторг.
Юле пришлась по душе не сыгранная ранее роль взрослой девушки, недоступной красавицы и умницы, одинаково хорошо разбирающейся в интегралах и мужчинах. А как робел Антон в ее присутствии! Причем, боялся он вовсе не отцовского гнева, а обиды той, что нанесла ему «сердечный укол».
— Юлька! — крикнула Людочка, встряхивая двумя роскошными «хвостами». — Ты домой?