И женщину постигло вдохновение! Она сказала, что предметы эти – древние инструменты обрезания еврейских младенцев: серпом некогда отсекали крайнюю плоть. «А молот?» – недоверчиво спросил старик. «А это – для анестезии!» – находчиво сказала женщина. И старик успокоился.
Теперь как раз пришла пора недавней поделиться радостью: свой восемьдесят второй день рождения мой давний-давний друг Юлий Китаевич отмечал у нас в Израиле. И я ему стишок сочинил.
Страшная месть и нечаянная радость
Вот я и дожил до восьмидесяти лет. Раньше никогда бы не подумал. Множество людей весьма достойных уже закончили к этим годам свои счёты с жизнью, ну или судьба уже свела с ними счёты, а я всё жив пока. Но вот общаться стало почти не с кем. Да и раскидало нас по свету широко. А станешь вспоминать былые годы – совершенно ты другим стал человеком. От уплывшего времени всего два свойства у меня остались: оглушительно сморкаюсь и непременно днём немного сплю. Зато развилась лень неимоверная. Уж года два, как не могу писать очередной дневник. Нет, я не о стихах, они каким-то образом родятся и всплывают сами. А впечатления от жизни пожилой вялотекущей – они ещё, по счастью, есть – никак не запишу. Ну, правда, кто-то из мыслителей заповедал нам, графоманам: если можешь не писать, то не пиши. А я ещё сыскал где-то мысль, что труд, не доставляющий удовольствия, – грех чистейший, очень меня это поддержало. Прозу ведь писать и в самом деле очень трудно. Хоть у меня она отнюдь не художественная, так – заметки вдоль по жизни. Но недавно приключилась у меня история, которую не записать я просто не могу. С неё, пожалуй, и начнём главу.
Ещё лет сорок тому назад (ну, чуть поменьше) предупреждал меня один чекист, что, если что, они меня достанут и в Израиле. А я тогда, дурак самонадеянный, всерьёз это не принял, даже рассмеялся. А прав-то был тот юный особист – ох, как был прав!
Но, впрочем, начинать с иного бока следует.
В городе Тверь жил много лет крупный чекист, он чуть ли не областное КГБ возглавлял. И был он в душе – художником, в силу чего всю жизнь малевал различные картинки. Форматом небольшие, но отменные. Конечно, он на публику их никогда не выставлял, то ли неудобно было при такой профессии и чине, то ли просто западло. А как он умер, то его вдова картинки эти стала продавать, и три из них достались мне. Писал он маслом, и сюжеты были разные.
Так, на одной из них шёл коренастый пограничник (если легендарный Карацупа это был, то собака, что при нём была, – Индус). Её я подарил своему давнишнему приятелю, в сортире у него она висит.
А на второй – женщина идёт к огромной горе сена на возу. И к зрителю она спиной, но молодая. И лошади её смиренно ждут. Эта повисла в нашей спальне, очень уж была уютная.
На третьей – пляж нудисток. Человек пятнадцать голых баб в различных позах загорания и всего один мужик (и то – в трусиках). Эта картинка лучше всех прописана – видать, увлёкся автор. В коридоре до сих пор она у нас висит. Но дело всё случилось со второй (где молодая женщина спешит по полю к возу с сеном). Я что-то перевесил почему-то, и картинка эта оказалась возле нашей супружеской кровати – прямо у изголовья.
И меня стали кусать клопы! Именно меня причём, а не Тату, мою жену, у которой кожа и нежней, и тоньше, да и кровь моложе и свежей. Ну, Тата меня стала уверять, что это всё неравенство лишь потому, что она чаще моется, однако это было для меня неубедительно. Хотя идея, что вампиров привлекают запахи, заставила меня призадуматься. Недели три такая пытка длилась, и Тате взбрело в голову глянуть на оборот висевшей рядом картинки. Чуть она в обморок не упала. Между подрамником и холстом гуляли сотни кровососов! Часть из них были сухие и чёрные, но остальные!.. Явно это были спящие агенты (кажется, именно так именуются на языке разведки до поры до времени затаившиеся шпионы). А перевесил я картинку, и пришло их время. А в картинах, рядом висевших, всё было чисто и стерильно. И залил я тех клопов кипятком, а после концентратом уксусным, отнёс их лежбище бандитское в холодный чулан, однако и в соседней комнате они уже явились. Тут мы вызвали команду по уничтожению всякой мелкой нечисти. Но вот беда: ребята эти понятия не имели, как бороться именно с клопами (что ли, нету их в Израиле?), и потому пришлось вызывать их трижды, пока они не разузнали, как это делается. Сколько стоили, кстати, такие вызовы, лучше не упоминать, но главное – что после всего разора происшедшего пришлось в двух комнатах делать ремонт. Об этом диком мероприятии лучше всех выразился какой-то французский король: «После меня – хоть ремонт», – сказал он, насколько я помню старые легенды.