Филип вздохнул, погасил сигарету, закурил новую. Встал, подошел, не одеваясь, к окну. Курил и смотрел, как снуют по Висконсин-авеню огоньки машин из пригородов Берлейт и Гловер-Парк.
Безрассудная идея. Вламываться в дом к Тодду - не та соломинка, за которую можно хвататься. Даже если его не застукают, все равно, шанс что-нибудь найти равен нулю. Очередной взлом только удлинит цепь уже совершенных им преступлений.
Но ведь что-то же надо делать! История завертелась с его личных проблем: единственное, чего он хотел вначале, - найти Хезер, убедиться, что ей ничего не грозит. Толково объяснить себе, почему, собственно, он считал это своим долгом, Филип не мог. Теперь дело зашло слишком далеко: во-первых, встретил Сару, узнал историю смерти ее отца; во-вторых, выясняется, что "Десятый крестовый" замышляет что-то чудовищное в крупном масштабе. Сара права. Теперь и он уверен в этом.
"Десятый крестовый" не что иное, как банда бездельников, одержимых и злобных, которые именем Христа прикрывают свои бесчисленные бредовые помыслы. Обделенные от природы, они хотят владеть всем; никого, кроме себя самих, не признающие, они готовы в слепой ярости и жестокости истреблять всех, кто иначе представляет смысл жизни. Как в Германии после Версаля, как в годы Великой Депрессии и массовой безработицы, так и сейчас в Америке после Вьетнама и Уотергейта, после иранского кризиса в движение приходит серость.
- Дерьмо! - вслух вырвалось у Филипа.
Иначе не назовешь. И ни к чему копаться в психологии этой нечисти. Они надругались над дорогим ему человеком, пытались сломать и его. Нет, им нельзя спускать! Все. Так просто, так понятно, и в то же время страшнее не придумаешь! Сара вчера сказала: "Найдем подонков!"
Филип посмотрел на часы. Половина одиннадцатого.
Он набрал домашний номер Тодда, слушал отзывавшиеся эхом гудки, сам не зная, что лучше - снимут трубку или не снимут. Подождав до двадцатого гудка, нажал рычаг. Минут через десять он уже шел по Висконсин-авеню на север, по направлению к Пи-стрит.
***
Сара вела взятый напрокат "линкольн" по петлявшему шоссе от Фредериксбурга к заливу реки Потомак, и каждая ферма на пути, каждая рощица напоминала ей о детстве, о летних каникулах, которые она проводила у бабушки. Вилла стояла на берегу длинного узкого заливчика в нескольких милях вверх по реке от Фэрвью-бич, и для Сары эти места были связаны с безмятежностью, с мечтами, надеждами. С шестилетнего возраста и до самой юности каждый год она меняла свои мечты. То ей хотелось стать балериной, то натуралистом, то еще кем-нибудь, и это огромное поместье каждый раз становилось новым полем ее деятельности - хотя бы на несколько радужных недель в году! То, надев самодельную пачку, Сара принималась кружиться по прохладным мхам среди берез, то с двоюродными братишками играла на диком берегу в Гека Финна. То рассматривала под микроскопом, подаренным отцом к рождеству, цветы, гусениц, дождевых червей. То в своей маленькой комнатке на третьем этаже зачитывалась книжкой "Энн из зеленого домика" и все мечтала, чтоб и у нее были такие же рыжие кудряшки и даже веснушки. Неизменно в воспоминаниях о детстве главное место занимала "Лисья тропа", так назвала бабушка поместье.
На сиденье рядом шевельнулась Хезер, пробормотала что-то в своем беспокойном сне. Сара потянулась, осторожно откинула ей со лба упавшие пряди.
Даже после всего, что перенесла, Хезер поражала своей красотой, и Сара ощутила легкий укол досады. Отвернулась, сосредоточилась на дороге. Холмы и перелески по обеим сторонам катились под уклон, сбегая к берегу Потомака. Еще чуть больше десятка километров, и они на месте. Снова Сара взглянула на Хезер, улыбнулась печально, подумав, как должно быть жутко ей в ее воспоминаниях, постоянно среди чужих людей, среди чужих мест, и все это она видала не из окошка туристического поезда, а исхаживая мили пешком в зной и пыль.
Снова Хезер пробормотала что-то; Сара глядела вперед, нахмурившись, кусая губы. С того момента, как они приземлились в аэропорту имени Даллеса, Хезер как будто начала приходить в себя. Слава богу, за время полета ни разу не проснулась: случись, что Хезер после всех перенесенных ужасов очнулась бы в хвостовой части "джумбо", летящего в другой конец страны, неизвестно какими неприятностями все могло бы обернуться. Даже если очнется, когда приедут в "Лисью тропу", и то появятся сложности. Сара не имела опыта, не знала, как себя вести в подобных случаях, а до ближайшей больницы очень далеко. Не авантюра ли это, везти Хезер сюда, в такую глушь?
Вот и поворот на "Лисью тропу". Хезер пока спит. Сара осторожно съехала на пыльный проселок; до усадьбы осталось километра полтора. По дверцам автомобиля хлестали ветки близко растущих от края дороги ясеней, черной ольхи. Такой родной, такой знакомый шелест! Сара успокоилась. До ближайшего соседа отсюда примерно километр, единственная связь с миром - телефон. Все-таки надо передохнуть, осмыслить события последних дней. И "Листья тропа" - самое подходящее для этого место.
Внезапно дорога стала шире, и Сара выехала на круг перед фасадом высокого двухэтажного белого дома, отдаленно напоминавшего древний ирландский особняк. Нескошенная трава на огромной лужайке пожелтела, некогда подстриженные куртины гортензии и шиповника росли неухоженные. Жалованье, которое отец выплачивал конторе Хокера за присмотр, не предусматривало уход за ландшафтом. Объехав лужайку, Сара подкатила к дому, выключила двигатель.
Четыре высокие колонны поддерживали крупный портик, в тени под ними утопало девять окон нижнего этажа и двойная дверь парадного входа: чуть пологая крыша портика тускло сияла в поздних лучах солнца. Хоть выложенная камнями дорожка поросла травой, хоть никем не обрезаемая сирень у входа буйно разрослась, здесь все в основном осталось по-прежнему.
Сара вышла, обошла машину, открыла дверцу, вытащила Хезер, поставила ее на ноги. Медленно стала подниматься с ней по ступенькам. Когда подошли к дверям, Сара, поддерживая Хезер за талию, свободной рукой вложила в замочную скважину ключ. Открыла дверь, ввела Хезер в дом.
Спертый воздух, пахнет мускусом, темнеет мебель в полумраке, на мраморном полу вестибюля призрачным саваном лежит пыль. К горлу Сары подступил комок. Никто, кроме смотрителя, не бывал в доме с того самого дня, как умерла бабушка.
Чтобы не тащить Хезер по винтовой лестнице наверх, Сара решила поместить ее в гостевую комнату, которая располагалась как раз за "летним кабинетом" деда. Раньше здесь была "оранжерея", так по крайней мере окрестил ее дед, однако оба поколения детей сперва преобразили ее в помещение для игр, а потом, когда все дети выросли, комната стала предназначаться для семейных гостей, туда поставили огромную кровать и оборудовали тут же ванную комнату.
Сара опустила Хезер на старую, продавленную тахту, укрыла легким одеялом, которое нашла здесь же, в громадном стенном шкафу. Удостоверившись, что гостья устроена удобно, пошла обходить дом, смахивая пыль, распахивая окна.
На первом этаже было семь комнат, все располагались вокруг овального вестибюля и винтовой лестницы. Две из них, "летний кабинет", а по существу старинная библиотека - стены в дубовых панелях, книжные шкафы от пола до потолка - и огромная гостиная с тяжелой мебелью позапрошлого века английского и американского образца, которую дед так любил, выходили окнами на фасад, с видом на сбегавшую вниз лужайку, тенистые деревья, широкие просторы реки. За этими комнатами шла столовая, отделенная от гостиной раздвижной дверью, которую на памяти Сары никто никогда не задвигал. В столовой мебель такая же, как в гостиной, плюс еще массивный стол из вишневого дерева, и вокруг него, как и прежде, застыли обитые гобеленом стулья. В глубине дома, окнами на подъездное шоссе и тенистую рощу на самом краю лужайки, - кухня, комната для завтрака и бельевая.
Почему-то второй этаж запомнился Саре своей новизной. Мебель в просторной хозяйской комнате, спальне и гостиной, которые занимали дедушка с бабушкой, была легкая, по большей части плетеная или из бамбука; три остальные комнаты, такие же светлые, просторные. Поднявшись на последний виток лестницы, Сара оказалась в комнате, где когда-то жила, - маленькой, со скошенным потолком, с двумя старинными слуховыми окошками в крыше, с веревочной лесенкой на блоке, которую можно спустить и оказаться на капитанском мостике - выступе портика. Иногда в душные летние ночи отец позволял Саре с одеялом и подушкой устраиваться на крыше, где было прохладней. Она лежала, уставившись в бесконечные неподвижные стаи ярких звезд на темном небе, ждала, когда покажется лик луны или, если повезет, блеснет тонким волоском хвост кометы. Сара немного постояла посреди комнаты, погрузясь в воспоминания; наконец, поборов мягко накатившую волну грусти, она решила спуститься, посмотреть, как там Хезер.