Шумная компания вернулась на озеро, где их ждала сваренная на костре уха.
Вернулись из увеселительной поездки вечером на третий день. Баронесса и Регина с Лаутербахом проехали домой, а Лебволь вынужден был еще завезти Эрну. Он быстро распрощался с ней и вернулся в Вальтхоф. Регина после дороги принимала ванну, а профессор и Лаутербах мирно беседовали. По их оживленным лицам было видно, что оба они довольны встречей.
Юрген рассказал о своей скучной и однообразной работе на военном заводе.
— А вы, дорогой профессор, все еще занимаетесь своими известными на весь мир гербицидами? — поинтересовался он.
Шмидт сердито нахмурился и раздраженным голосом спросил:
— Разве вы, подъезжая к Вальтхофу, не заметили, как усиленно охраняется наш район эсэсовцами?
— Право же, нет. Нашу машину никто не останавливал. А я не глядел по сторонам. Мы разговаривали с фрейлейн Региной…
Шмидт долго молчал, взвешивая, раскрывать свои карты перед учеником или нет. Потом заговорил?
— Работа моя по-прежнему связана с органической химией. Но не с гербицидами! У меня много помощников, много хороших специалистов, а вот таких, как вы, нет. Если вы согласитесь работать со мной…
По студенческой привычке Юрген чуть привстал с кресла.
— Для меня это великая честь! — воскликнул он.
— Несмотря на войну, — продолжал профессор, — мы должны работать во имя будущей науки, на благо людей, а не против них.
Юрген утвердительно кивнул, посмотрел на молчавшего Лебволя и насторожился: куда клонит профессор? Раньше они говорили друг другу прямо, а сейчас учитель объясняет слишком отвлеченно.
— Я работаю на войну и на науку. А вот ваш однокашник доктор Штайниц — только на войну! Здесь, в Шварцвальде, он создает страшное оружие массового уничтожения всего живого — бактериологическое…
«Не может быть!» — хотел ответить ошеломленный Юрген и не смог произнести ни слова.
— Я тоже не лучше его, — донесся до него приглушенный голос профессора. — Создаю химическое оружие… Если оба эти чудовищных средства будут использованы нацистами, тогда конец цивилизации, конец науке…
Юрген решительно встал с кресла, щеки его пылали. Весь он напрягся, как тетива, всем своим видом впервые в жизни выражая протест любимому учителю.
— И вы предлагаете мне такую работу?! Это в корне противоречит моим взглядам. Я лучше буду продолжать трудиться на военном заводе и делать порох для немецких пушек.
Шмидт скривил губы, усмехнулся:
— Да, да, там у вас легче и, главное, безответственно, — с явной издевкой сказал он.
— Чего же вы хотите от меня, профессор? — простонал Юрген. Он тяжело опустился в кресло.
— Хочу, чтобы вы работали в бактериологической лаборатории доктора Штайница, мой мальчик, — перешел на шепот профессор. — В лаборатории, где испытания проходят на живых людях. Я у себя делаю все возможное, чтобы как-то замедлить создание химического оружия. Нужно сделать так, чтобы и у доктора Штайница замедлилась работа. Это можете сделать вы… Если вы по-прежнему являетесь честным немцем, ученым-гуманистом, каким я вас знал, то согласитесь на мое предложение. Если же ваше мировоззрение резко изменилось… — профессор замолчал, уставился на книгу, лежащую на столе, точно только она одна интересовала его. — Я уже стар. И мне, казалось бы, все должно быть безразлично, — снова заговорил он. — Но ведь вы же молоды, дети мои! За вами будущее! А в будущее науки надо идти с чистыми руками и светлой мыслью. Человечество не простит нам грязной работы. Непосредственно ли занимались мы ей или знали о ней, но остались равнодушными — для него одинаково.
Юрген, не шелохнувшись, сидел в кресле и внимательно слушал учителя. Лебволь пристально наблюдал за ним. Признаться, он не ожидал такой отчаянной решительности от дяди и мысленно восторгался им. Откуда у него взялась такая смелость? Неужели так сильно повлиял тот последний разговор в саду? Но почему молчит Юрген? Ведь его отказ означает полный провал. Лебволь вмиг представил себя, дядю и кузину в застенках гестапо, явственно увидел своего будущего тестя, злорадствующего над бывшим учителем, уму и таланту которого вечно завидовал.
— Вы, конечно, можете пойти в гестапо и сообщить о моем предложении, доктор Лаутербах, — усмехнулся Шмидт.
Юрген вспыхнул, снова вскочил с кресла.
— Я всегда думал, что вы лучшего мнения обо мне, профессор! — запальчиво произнес он.
Шмидт сделал вид, что не заметил возбуждения Юргена, хотя в душе ему это очень понравилось.
В кабинет вошла сияющая Регина. Она, видимо, чувствовала, что у мужчин состоялся какой-то крупный и очень важный разговор. И появилась, чтобы разрядить накалившиеся страсти.
— Как мое новое платье? — весело спросила она и кокетливо закружилась по кабинету. Ни сумрачный отец, ни взволнованный гость не нашлись что ответить. Лишь спокойный кузен восторженно всплеснул руками и сказал:
— Ты просто неотразима! Ай да Юрген! Вот как его здесь встречают!
— Как я рад снова быть в вашем доме, фрейлейн, — задержал Юрген Регину. — И рад сообщить, что ваш отец, мой любимый учитель, предложил мне работать в своей лаборатории, — он не осмелился сказать девушке о лаборатории доктора Штайница, боясь обидеть ее. — Как бы вы поступили, если бы вас заставили делать то, от чего зависит судьба многих людей? — вдруг спросил он.
— Поступила бы так, как мой отец, — не задумываясь ответила Регина. — Мы, Шмидты, — а вы знаете нас давно — всегда поступаем, как велит нам совесть. А совесть наша чиста!
Юрген взял руку девушки, поднес ее к губам и поцеловал.
— Я всегда о вас думал только так, фрейлейн, — распрощался он и ушел в отведенную ему комнату. Регина не остановила его, хотя он был бы рад побыть с ней. Она еще долго стояла в раздумье, пытаясь понять слова Юргена. Затем вошла в спальню отца и тихо позвала его. Профессор не ответил. Она вновь окликнула его, и опять молчание. Регина вышла из спальни, полагая, что уставший за день отец крепко спит. Но профессор не спал, а лишь прикрыл глаза. Первый раз он не принял перед сном своих детей. Он чувствовал себя совершенно разбитым и сейчас хотел побыть один, чтобы еще и еще раз все взвесить.
Не спал и Лебволь, думая о разговоре учителя с учеником. Как завтра поступит Юрген? Согласится на предложение профессора или… Не хотелось верить в отрицательный ответ, ибо для Лебволя это означало провал дела.
Заснул он под утро, когда за окнами начинал брезжить рассвет, и проснулся от шагов горничной. Габи поставила чашечку кофе на столик и вышла. Лебволю хотелось спать, однако он быстро поднялся, принял освежающую ванну, выпил кофе, одевшись по-домашнему, вышел в гостиную. Там уже были дядя, кузина и гость. По улыбающемуся лицу профессора он понял, что все уладилось благополучно. Поздоровался с Региной, поцеловав ее в лоб, затем с дядей и только потом с Лаутербахом. Юрген знал, что Шмидты всегда сначала трогательно приветствовали друг друга, а уж потом отдавали дань гостям. Это было, конечно, не совсем прилично для семьи немецких аристократов, но свои обычаи Шмидты никогда не нарушали.
Профессор строго посмотрел на племянника, и тот, поняв свою оплошность, быстро удалился из гостиной и вернулся к завтраку уже одетым в костюм.
— Доктор Юрген Лаутербах теперь будет жить у нас и работать в лаборатории, — заявил Шмидт.
— Для меня это очень большая честь, — улыбнулся Юрген.
— Мы с сестрой рады такому соседству, — сказал Лебволь. — Не правда ли, Регина?
Регина мило улыбнулась и наполнила пустую чашечку Юргена душистым кофе.
— Вы, наверное, плохо спали? — обратился Лебволь к гостю. — Перемена места часто вызывает бессонницу…
— Благодарю вас, — ответил Юрген, — вторую половину ночи я спал спокойно. Меня даже не мучили сны, которые в последнее время приходят ко мне как навязчивые идеи.
— Интересно, что же вам снится? — спросила Регина и очень смутилась своим фамильярным обращением к гостю, да еще в присутствии строгого отца.