Через полчаса Ладушкин зашел туда.
— Как вам удалось взять меня к себе, Федор Иванович? — изумился Фимка.
Ладушкин невесело улыбнулся, знал, какая опасность грозит товарищам.
— Сам доктор Штайниц за вами послал!
— Ну, теперь мы рядом с лабораторией. Вот бы еще внутрь туда пробраться. И подложить фашистам хорошую бомбочку! — размечтался Фимка. — Враз бы ликвидировали это осиное гнездо.
— Пробраться мы в саму лабораторию не сможем, а вот наши бомбочки могут туда попасть, — проговорил Ладушкин и рассказал, для чего ему требуются новые кормушки, изготовляемые в мастерской баронессы.
— Пальчевский там вовсю занимается ими, — подтвердил Фимка. — И толовые «кирпичики» мы перетаскали из тайников. Спрятали под грудой железа…
Через три дня первая партия новых усовершенствованных кормушек из мастерской поступила в виварий. Они по конструкции оставались такими же, лишь дополнительно были электрифицированы и внизу, у самой тележки, к ним приделывалось незаметное снаружи второе днище, на которое Пальчевским должна в мастерской закладываться взрывчатка. И к колесам прикреплялось дополнительное устройство, не позволявшее им сходить с узких рельсов. Помощники зоотехника заполнили на кухне резервуары кормушек специально обработанным и подогретым силосом, сцепили кормушки в поезд, впереди поставив красные, по узкоколейке подвезли ко второй части вивария, где находились зараженные животные, и втолкнули кормушки. Они остановились точно напротив клеток. Управление осуществлялось с пульта. Нажатием кнопок можно было открыть или закрыть крышки резервуаров, подогреть остывший силос. По мере поедания корма нижнее подвижное днище резервуара при помощи пружин подавалось вверх и таким образом давало возможность животным полностью использовать заложенный на кормовой кухне рацион.
За процедурой кормления всегда наблюдал один из дежурных лаборантов-немцев. Поскольку кормушки простаивали у клеток по нескольку часов и даже оставлялись на ночь, лаборанты считали свое занятие напрасным времяпрепровождением и поручали следить за пультом зоотехнику, а теперь и его помощникам, славянским рабочим. Главное, чтобы температура корма была постоянной, строго рассчитанной на акклиматизацию тех или иных болезнетворных бактерий. Ночью дежурные лаборанты безмятежно спали, доверяя наблюдение за пультом славянским рабочим. Те будили их лишь при появлении начальства, периодически проверявшего виварий. Чаще всего это был старший ассистент доктор Нушке, а затем и племянник профессора молодой Шмидт, досконально вникающий во всю работу бактериологической лаборатории как ее новый сотрудник — один из помощников доктора Штайница.
И на этот раз дежурный лаборант доверил кормление животных Ладушкину, а сам ушел в лабораторию по своим делам. Четыре часа Федор Иванович не отходил от пульта, наблюдая за новыми кормушками. Ему помогал Фимка. Их интересовала работа электросхемы, в которую был хитроумно вмонтирован Пальчевским дополнительный электропровод, идущий ко второму днищу. Ничто не вызывало опасения, кормушки действовали безотказно. Значит, их расчеты оказались правильными В течение нескольких последующих дней Ладушкин еще проверит кормушки, а потом сообщит об их готовности Лебволю. Сообща они и примут решение о подрыве бактериологической лаборатории, как только найдут наиболее подходящий момент.
Профессор Шмидт не возражал против работы племянника в бактериологической лаборатории, полностью освободив его от обязанностей своего помощника по хозяйственной части. Лебволю надо расти как химику, и в этом случае практика у талантливого бактериолога доктора Штайница пойдет ему только на пользу. Он лишь предупреждал Лебволя, чтобы тот был особенно осторожен в обращении с болезнетворными микроорганизмами и сам бы не заразился какой-нибудь страшной болезнью. Теперь, когда два его человека, Юрген и Лебволь, являются сотрудниками бактериологической лаборатории, можно ожидать, что они в какой-то степени замедлят исследовательские процессы по созданию нового оружия или, по крайней мере, будут знать, что там происходит. У себя в химической лаборатории профессор сумеет сам затормозить работу, заставив помощников идти окольным путем к достижению конечного результата.
Опасения профессора за племянника оказались напрасными. Штайниц с самого начала засадил Лебволя за расчеты формул, фактически сделав его своим помощником по науке. Только ему одному как будущему зятю он мог доверить часть особо секретных сведений — плод его многолетних изысканий. На расчеты уходила уйма времени, и Лебволь взял на себя эту обременительную работу. Впоследствии Штайниц обещал поставить его на самостоятельные исследования, а пока Лебволь должен познакомиться с общим ходом работ, проводимых в лаборатории. Ему разрешалось заходить в любое помещение, к любому сотруднику, наблюдать за экспериментами, но не вмешиваться в них.
Лебволь, которому был отведен кабинет рядом с кабинетом руководителя бактериологического центра, с радостью взялся за теоретическую работу, полагая, что в его руки наконец-то поступит ключ к тайне бактериологического оружия. Однако первые расчеты формул показали, что Штайниц дал ему какой-то промежуточный материал, обоснование побочных явлений. В общем-то они влияли на конечный результат, но по ним трудно было вывести рабочую формулу, ибо они давались бессистемно, вне какой-либо последовательности и даже относились порой к иным проблемам.
Вначале Лебволь хотел сознательно запутать расчеты. Как полагал профессор Шмидт, да и он сам, — это его конечная цель. Но вдруг Штайниц проверит его — а он обязательно сделает это, по крайней мере на первых порах, тогда его в лучшем случае выпроводят из бактериологического центра как заурядного, бесперспективного специалиста. Нет, пока порученную работу требуется выполнять добротно, зарекомендовать себя в глазах осторожного Штайница, а потом уже, усыпив его бдительность, можно будет хитроумно запутывать расчеты.
Доктор Штайниц действительно проверял произведенные Лебволем расчеты. Они полностью удовлетворяли его, и он удивлялся высокой способности племянника профессора логически мыслить и делать единственно правильный вывод. Поистине талантливы эти Шмидты!
— Я очень доволен вами, мой друг, — сказал улыбающийся Штайниц, входя в кабинет к Лебволю. — Ваши расчеты подтверждают — я на правильном пути. С вашей помощью мне быстрее, намного быстрее удастся закончить эксперименты. Никогда не думал, что муж моей дочери окажется химиком, да еще таким способным!
Лебволь встал при входе шефа, смутился от чрезмерной похвалы, даже покраснел.
— Мне еще очень далеко до настоящего химика, — произнес он, — Я это особенно чувствую при виде двух корифеев химической науки — моего дядюшки и вас… У меня нет даже диплома о высшем образовании!
— Диплом будет! — заверил Штайниц. — Зимой вы экстерном защитите диплом.
— Это моя мечта.
— А потом я сделаю из вас большого ученого. Очень большого! Если станете придерживаться моих, — Штайниц особенно подчеркнул последнее слово, — взглядов. Ваш дядюшка, вне всякого сомнения, гениальный ученый, — продолжал он. — Образец, так сказать, устоявшегося классицизма в науке. У него, как и у подобных ему не менее знаменитых ученых, старые, тысячу раз проверенные тенденции развития научной мысли. Я же противник всего устоявшегося. Я за индивидуализм в изысканиях. И иду к цели не от первоначального замысла, принятого почти всеми, а от конечного результата. Вот почему ваш дядюшка меня не любит, считает этаким выскочкой в науке, дерзающим на все и вся.
— Насколько мне известно, дядюшка всегда вас ставит выше всех своих учеников, — заступился за профессора Лебволь.