— Правда, у меня есть извинение: я привез мадемуазель прощальный привет от брата. — Ему было явно не по себе под неожиданным удивленным взглядом Шарло, и он пробормотал: — Мне кажется, я вас знаю.
Тереза подняла голову.
— Еще бы вам не знать. Он сидел в той же тюрьме.
И снова Шарло изумился самообладанию этого человека.
— А-а, по-моему, я припоминаю, — проговорил тот. — Нас много там было.
— Он действительно Шавель? — спросила девушка.
Его страх не исчез, но был глубоко запрятан. Шарло мог только дивиться нахальству этого человека. Мучнистое лицо повернулось к нему, как голая электрическая лампочка, глаза уставились в глаза: кто кого переглядит. И Шарло первый отвел взгляд.
— Да, — ответил он. — Это Шавель. Но он сильно переменился.
Лицо сморщилось в ликующей гримасе и тут же снова разгладилось.
— Ну? Что же просил передать мой брат? — спросила она.
— Только что он вас любил и это — лучшее, что он смог для вас сделать.
В большой прихожей было очень холодно, и гость вдруг зябко передернул плечами. Он произнес:
— Доброй ночи, мадемуазель. Простите мое вторжение. Мне следовало знать, что это убежище для меня закрыто.
Он отвесил картинный поклон, но она не смогла его оценить — она повернулась спиной и уже скрылась за поворотом лестницы.
— Пожалуйте, мсье Шавель, — насмешливо сказал Шарло, указывая ему на дверь.
Но у того оставался еще одни заряд. Он выпалил:
— Вы мошенник! Вы не сидели в тюрьме и не узнали меня. Неужели вы думаете, что я мог забыть товарища по бараку? Мне следует разоблачить вас перед вашей хозяйкой. Совершенно очевидно, что вы обманули ее и злоупотребляете ее добротой.
Шарло не перебивал, давая ему завязнуть поглубже. А потом сказал в ответ:
— Нет, я сидел в тюрьме, и я узнал вас, мсье Каросс.
— Боже правый! — произнес тот, еще пристальнее всматриваясь в лицо Шарло. — Неужели это Пидо? Не может быть, не тот голос.
— Вы уже однажды приняли меня за Пидо. Моя фамилия — Шарло. Вы второй раз оказали мне услугу, мсье Каросс.
— А вы, стало быть, хотите отплатить злом за добро и выбрасываете меня на улицу в такую ночь? А там дует восточный ветер, и провалиться мне, если не хлынул дождь. — Чем страшнее ему становилось, тем развязнее он разговаривал, развязность была для него как лекарство от нервов. Он поднял воротник пальто. — Быть освистанным в провинции, — с наигранным сокрушением произнес он, — жалкий финал блестящей карьеры. Доброй ночи, мой неблагодарный Шарло. Как это я только принял вас за беднягу Пидо?
— Вы замерзнете насмерть.
— Вполне вероятно. Замерз же Эдгар Аллан По.
— Послушайте, — сказал Шарло. — Все же я не такой неблагодарный. Можете остаться на одну ночь. Вы разуйтесь, а я хлопну дверью. — Он со стуком закрыл дверь. — Теперь идите за мной.
Но не успели они сделать и двух шагов, как с верхней площадки послышался голос девушки:
— Шарло, он ушел?
— Ушел. — Он переждал немного, а потом крикнул ей: — Пойду проверю, заперта ли задняя дверь. — И провел разутого Каросса длинным коридором на кухню, а оттуда по черной лестнице к себе в комнату.
— Можете переночевать здесь, — сказал он. — А утром я вас выпущу. Только чтобы никто вас не увидел, не то мне придется уйти вместе с вами.
Актер с удовольствием сел на кровать и вытянул ноги.
— Вы что же, тот самый Каросс? — с интересом спросил Шарло.
— Других Кароссов я не знаю, — ответил его гость. — У меня нет ни братьев, ни сестер, ни родителей. Возможно, где-нибудь в провинции проживает парочка захудалых Кароссов, и не исключено, что имеется один кузен в Лиможе. Да, кроме того, — добавил он, морщась, — жива еще моя первая жена, старая стерва.
— И вас теперь преследуют?
— В этой стране распространено нелепое пуританское убеждение, будто человек может жить хлебом единым, — проговорил мсье Каросс. — В высшей степени некатолическая мысль. Допустим, что я во время оккупации мог жить единым хлебом — даже черным хлебом, но ведь душа нуждается в неге. — Он самодовольно улыбнулся. — А негу можно было заработать только одним способом.
— Но что вас сюда пригнало?
— Полиция, мой дорогой, полиция и пылкие молодые люди с револьверами из так называемого Сопротивления. Я, собственно, имел в виду пробраться на юг, но, увы, мои черты слишком хорошо известны повсюду, кроме этого дома, — не без горечи заключил он.